Ведуньи

За спиной у него вдруг кто-то громко выкрикнул: «Папист!», и в ответ раздался невнятный вопль, исполненный страха и отрицания. Он обернулся и увидел, что в толпе возникла потасовка, но не понял, кто именно в ней участвует.

Краем глаза он заметил промелькнувшую у дверей фермерского дома знакомую юбку. Он разрывался между потребностью защитить обиженного и желанием увидеть Сару. Преподобный Уолш уже спешил туда, где разгоралась драка. Один-единственный, он был готов пойти против всех, дабы спасти невиновного.

След мусора на песке

Я бегу по самому краешку воды и смеюсь, потому что холодная вода лижет мои ступни и щиколотки. Дэниел гонится за мной, подхватывает на руки и кружит так, что я, задевая пальцами ног поверхность воды, поднимаю целое облако сверкающих брызг.

Потом он ставит меня на ноги, и я оказываюсь по колено в воде, а вокруг моих ног плавает подол юбки.

– Ну, посмотри, что ты сделал! – Я шлепаю его по рукам. – Я же вся вымокла.

– Ты стоишь в реке и думаешь, что при этом можно остаться сухой?

– Я бродила по краешку и юбку приподняла, а ты нарочно сделал так, чтобы у меня весь подол намок!

– О, прости меня, госпожа моя! – говорит он с улыбкой. – Если прикажешь, то я готов сейчас же…

И он моментально опускается возле меня на колени, невольно охнув, потому что сразу почти весь оказывается в холодной воде. Он подбирает мой намокший подол и подает мне. Свободной рукой он гладит мою голую ногу под коленом и смотрит прямо на меня. И я смотрю на него, и даже в холодной воде я чувствую тепло его мозолистой ладони на нежной коже моего бедра. На какое-то время мы оба словно замираем в безмолвии.

Потом я со смехом отнимаю у него мокрый подол и шутливо шлепаю ему по руке. Но сама все еще немного дрожу.

– Дурак!

– Что?

– Ты слышал! Дурак. И весь мокрый. – Он беспомощно на меня смотрит, и я смягчаюсь. – Ну, хватит, глупый, – говорю я.

– По-моему, что дурак, что глупый – разницы никакой. Ты начинаешь повторяться. – Он встает, и я уже сердито говорю:

– Нет, это ты начинаешь повторяться со своими штучками!

– Ничего, я с удовольствием снова рискну, даже если меня опять дураком назовут, и попробую их повторить. – И он, шагнув ко мне, обнимает меня руками за талию, приподнимает и прижимается губами к моим губам. Наши тела льнут друг к другу, а поцелуй длится, пока мне хватает воздуха; впрочем, я готова и вовсе не дышать, лишь бы этот миг никогда не кончался; я чувствую, как кипит в моем теле кровь, согревая меня, стуча в висках, требуя одного: лечь рядом с Дэниелом на берегу.

* * *

Солнце встает, пробуждая меня от сладкого сна. Я быстро поднимаюсь, зашнуровываю корсет и затягиваю на талии ремень, поддерживающий спадающую юбку. Потом, держа в зубах шпильки, скручиваю волосы в узел и на ощупь их закрепляю, пряча под чепец, который надеваю уже вполне уверенной рукой.

В моей новой жизни оказалось гораздо больше перемен, чем это мне представлялось; мне пришлось не только доить коров, но еще и помогать Бетт во всем; работу для меня она выбирает сама – то отправляет меня пасти гусей, то на речку стирать белье. Впрочем, я ценю каждое новое задание, жадно стремясь всему у нее научиться. Дэниел уже успел обучить меня ездить на Бонни верхом и даже плавать, хотя на глубину я все еще заходить не осмеливаюсь. В общем, таких перемен я раньше и представить себе не могла.

И во время трапез я уже не жду приглашения, а сама наполняю свою миску до краев – о, насколько похлебка здесь гуще и наваристей, чем у нас дома! – и с аппетитом ем, как и все остальные. Ем, сколько хочу, даже больше, чем мне необходимо. И это по-прежнему кажется мне неким чудом.

Но однажды случилось вот что.

– А ты поправилась, – заметил как-то Гэбриел. Он стоял в дверях, поджидая Дэниела, который должен был взять приготовленную Бетт корзинку с ланчем. – Вон как личико у тебя округлилось.

Я лишь взглянула на него, но ничего не ответила. Мне вообще с трудом удается скрыть свою неприязнь к этому человеку.

А мистер Тейлор недовольно хмыкнул и сказал:

– Ты что, не знаешь, что молодой девушке таких комплиментов отпускать не следует?

Гэбриел слегка смутился, но возразил:

– А что в моих словах плохого? Это же хорошо, когда девушка здорова, и аппетит у нее хороший, и щечки румяные.

– Спасибо, – быстро сказала я ему, желая прекратить этот дурацкий разговор. Я уже заметила, как хмуро Дэниел на него смотрит.

– Моя мать, во всяком случае, всегда так говорит. – Гэбриел явно начал злиться, лицо его побагровело, как свекла, которую мы на ужин ели.

– Вот как? – говорю я.

– Да, для нее красота – это пухлые щечки и румянец. Бедная старая развалина! Видно, никогда мне свободы не обрести, я ведь не смогу свою старуху бросить, как это сделала ты, – усмехнулся он, а я, даже понимая, что это всего лишь неуклюжая шутка, почувствовала себя оскорбленной. Я ведь ужасно тоскую по маме, по Энни, по Джону, и намек Гэбриела показался мне звонкой пощечиной.