Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Юлии до боли свело живот. Когда она заговорила, голос ее казался безжизненным:

— Сегодня вечером я подпишу соглашение и завтра утром прикажу перевезти мои вещи к тебе на виллу.

— Какое мудрое решение, Юлия, — воскликнула Калаба из–за спины Прима, и ее глаза сияли. Прим поцеловал руку Юлии.

Когда он закрыл паланкин, Юлия откинулась назад и закрыла глаза, не понимая, почему она вдруг почувствовала себя такой одинокой.

33

Заявление Юлии о том, что она оставляет дом и уходит к Приму, вызвало в семье Валерианов нечто подобное извержению вулкана. Марк был вне себя, Феба пришла в ужас.

— Это невозможно, Юлия! — сказала ее мать, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. — Что я скажу отцу?

— Если ты боишься, что это огорчит его, можешь вообще ничего не говорить, — ответила Юлия, перестав прислушиваться к доводам матери и руководствуясь только своими собственными эмоциями.

— Огорчит! — иронически рассмеялся Марк. — Почему это он должен огорчиться, узнав о том, что его дочь собирается связать свою жизнь с гомосексуалистом?

Юлия гневно повернулась к нему.

— Это мое дело, и я собираюсь делать то, что сама хочу. Я переезжаю к Приму, и ты не можешь мне этого запретить! Если Прим так отвратителен, почему ты тогда приглашал его на свои пиры?

— Потому что это сулит мне политические выгоды.

— То есть ты презираешь его, но при этом пользуешься его положением, — сказала она.

— Точно так же, как он будет пользоваться тобой, когда ты вступишь в этот смехотворный фарс, который ты называешь браком.

— Этот брак будет взаимовыгодным, можешь не сомневаться, — заносчиво сказала Юлия. — К концу недели я хочу стать хозяйкой того, что принадлежит мне, Марк, и в дальнейшем я сама буду распоряжаться своими финансами. И не смотри на меня так! Мои деньги останутся со мной. Прим не сможет прикоснуться к ним. — Она взглянула на пораженную мать. — Если тебе это не нравится, мама, то мне очень жаль, но я буду делать то, что приносит мне счастье.

Когда Юлия вошла в свою комнату, Марк двинулся за ней.

— Не пройдет и года, как у тебя не останется ничего из того, что тебе принадлежит, — сказал он. — Кто тебя надоумил на такое безрассудство? Калаба?

Юлия уставилась на него.

— Калаба не думает за меня. У меня своя голова на плечах. Я не такая дура, как ты думаешь. — Она приказала одному из слуг подать повозку, а другие выносили для погрузки ее вещи.

— Я никогда не считал тебя дурой, Юлия. До сегодняшнего дня…

Юлия вздернула подбородок и сверкнула своими темными глазами.

— Мою шкатулку с драгоценностями, Хадасса, — сказала она дрожащим от злости голосом, — мы уезжаем немедленно.

— О, нет, — сказал Марк, теряя терпение. — Хадасса не уедет отсюда, пока я не разрешу.

— А кто Хадасса для тебя? — язвительно поинтересовалась Юлия. — Она моя рабыня, хотя, как я понимаю, тебе хотелось бы, чтобы она была с тобой.

— Не говори глупостей, — сказала Феба, стоя в дверях.

— Это я говорю здесь глупости, мама? — темные глаза Юлии загорелись, она перевела взгляд с Марка на Хадассу и обратно. — Возьми шкатулку внизу, Хадасса, сейчас же. И жди меня возле паланкина.

— Да, моя госпожа, — тихо сказала Хадасса и послушно удалилась.

Марк повернул Юлию к себе, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Ты стала совсем другой.

— Да, — согласилась Юлия. — Я стала другой. Я выросла и стала самостоятельной. Мои глаза теперь открыты, Марк, широко открыты. Разве не к этому ты сам меня призывал? Разве не ты познакомил меня со всеми теми прекрасными сторонами жизни, которые только может дать этот мир? Разве не ты призывал меня остерегаться тех людей, которые могут меня предать? Так вот, дорогой братец, я хорошо усвоила эти уроки. А теперь отпусти меня!

Нахмурившись, Марк отпустил ее и смотрел, как она выходит из комнаты.

— Юлия, прошу тебя, не делай этого, — сказала Феба, направляясь следом за дочерью. — Подумай сама. Если ты вступишь в такой брак, ты запятнаешь себя несмываемым позором.

— Позором? — произнесла Юлия и засмеялась. — Мама, ты столько времени живешь взаперти, за этими стенами, что ничего уже не знаешь о мире. Обо мне все будут говорить как о независимой женщине, о состоятельной женщине. И знаешь, почему? Потому что мне не придется ходить на поклон к отцу или брату, чтобы выпрашивать свои собственные деньги. И мне больше не придется перед кем–либо отчитываться за свои действия.

— Неужели и я для тебя ничего не стою? — тихо спросила Феба.

— Я никогда этого не говорила, мама. Я просто не хочу быть такой, как ты.

— Но, Юлия, ты же совершенно не любишь этого человека.

— Клавдия я тоже не любила, разве не так? Но это не помешало вам с отцом заставить меня выйти за него замуж, — горько произнесла Юлия. — Ты просто не понимаешь, мама. Ты всю жизнь делала только то, чего от тебя требовали!

— Тогда объясни мне. Помоги мне это понять.