Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

— И этот ребенок по–прежнему доверяет ей, — сказала Калаба. Потом она снова посмотрела на Юлию, и ее взгляд был полон снисходительного сожаления.

— Ты послала к своему любовнику змею, — злобно сказал Прим. — Ты знаешь, что она сделает? Она сделает с ним то же самое, что с моим Прометеем. Вонзит свое жало в Атрета и отравит его ядовитой ложью.

Юлия задрожала.

Я не хочу тебя слушать. Ты говоришь, как какая–то ехидная баба, — сказала она и отвернулась.

— Калаба, ну, может, ты ей скажешь, — разочарованно произнес Прим. — Тебя–то она послушает.

— Нет, не буду я ей ничего говорить, — спокойно сказала Калаба. — Она и сама все прекрасно знает. Просто ей еще не хватает смелости, чтобы перейти от мыслей к действиям.

* * *

Хадасса стояла среди сгоревших развалин виллы, которую Атрет купил для Юлии.

— Его здесь нет, — сказал ей какой–то человек, оказавшийся неподалеку. — Он где–то там, на холмах, совсем обезумел.

— Как мне его найти?

— Если не хочешь нажить себе неприятностей, лучше не подходи к нему, — сказал человек и ушел, оставив ее посреди пожарища.

Выйдя за пределы виллы, Хадасса обратилась к Богу с молитвой и попросила Его помочь ей отыскать Атрета. Несколько часов она бродила по холмам, пока не увидела Атрета сидящим на вершине какого–то холма и смотрящим на нее. Волосы у него снова отросли, на нем были набедренная повязка и медвежья шкура. В руке он держал грозного вида копье. Когда она шла к нему, он молча следил за ней своими холодными голубыми глазами.

— Уходи, — сказал он ей голосом, от которого любого могло бросить в дрожь.

Хадасса села рядом с ним и ничего не ответила. Атрет долго смотрел на нее тяжелым взглядом, потом отвернулся и стал смотреть через раскинувшуюся внизу долину на видневшийся вдали большой город. Несколько часов он сидел так, ничего не говоря, холодный и непреклонный, как камень. Хадасса сидела рядом и тоже молчала.

Солнце зашло, и долина погрузилась во тьму. Атрет встал, и Хадасса смотрела, как он пошел по протоптанной им тропе, ведущей в какую–то пещеру. Потом она двинулась за ним. Войдя в пещеру, Хадасса увидела, как он раскладывает сучья для костра. Она села у стены.

Схватив фрамею, Атрет направил ее на Хадассу.

— Убирайся отсюда, или я убью тебя! — Он смотрел поверх фрамеи ей прямо в глаза. — Убирайся! Возвращайся к этой шлюхе, которой ты служишь! — Хадасса не пошевелилась, совершенно не испытывая страха. Она просто смотрела на него своими прекрасными карими глазами, полными сострадания.

Атрет медленно опустил фрамею и отложил ее в сторону. Посмотрев на Хадассу, он повернулся к ней спиной и сел перед костром, решив не обращать на нее никакого внимания.

Хадасса опустила голову и молча помолилась о помощи.

— Она думает, что я вернусь, так? Она по–прежнему думает, что имеет власть надо мной.

Хадасса подняла голову. Он все так же сидел к ней спиной, склонившись над костром. Ей было очень жалко его.

— Да, — честно сказала она.

Атрет встал на ноги, и все его тело напряглось от накопившегося в нем гнева.

— Возвращайся и скажи ей, что она для меня умерла! Скажи ей, что я поклялся Тивазу и Артемиде никогда больше не видеть ее лица. — Атрет подошел к входу в пещеру и остановился, вглядываясь в темноту.

Хадасса встала. Она подошла к Атрету и стала смотреть на ночное небо, усеянное звездами. Довольно долго она молчала, после чего сказала очень тихо:

— «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь…».

Атрет снова вошел в пещеру и сел у костра. Он запустил пальцы в свои золотистые волосы и замер, держась руками за голову. Спустя минуту он опустил руки и посмотрел на них.

— Ты знаешь, сколько человек я убил? Сто сорок семь. Это только на арене. — Он засмеялся, и смех его прозвучал страшно. — А до этого я убил, может быть, еще человек пятьдесят римских легионеров, которые вошли в Германию, думая, что имеют право безнаказанно властвовать на нашей земле и превращать нас в рабов. И я убивал их с радостью, потому что защищал свою семью, защищал свое селение.

Повернув руки, он посмотрел на свои ладони.

— Потом я убивал на радость Риму, — сказал он с горечью и сжал кулаки. — Я убивал, чтобы выжить. — Он снова запустил пальцы в волосы. — Я помню лицо каждого из них, Хадасса. Некоторых из них я убивал без малейшего сожаления, но были и другие… — Он крепко закрыл глаза и вспомнил Халева, опустившегося на колени и поднявшего голову, чтобы встретить смертельный удар Атрета. А германец, его соотечественник? Атрет помнил, как он нанес удар в сердце своему молодому соплеменнику.

Он снова открыл глаза, испытывая желание стереть все эти лица из памяти, но зная, что это невозможно.

— Я убивал их, потому что у меня не было другого выхода. Я убивал их, потому что хотел заслужить свободу. — Атрет стиснул зубы, и на его челюсти заиграли желваки.