Вейджер. Реальная история о кораблекрушении, мятеже и убийстве

К ночи 6 марта эскадра находилась у восточной оконечности Огненной Земли. Для Чипа и его матросов наступило главное испытание морского мастерства. Ансон приказал ждать рассвета. Пусть путь будет хотя бы виден. «Вейджер» дрейфовал рядом с другими кораблями, склоняясь носом по ветру, раскачиваясь взад и вперед, словно отбивая некий загадочный ритм. Небо казалось таким же огромным и черным, как море. Штаги и ванты дрожали на ветру. Чип приказал произвести последние приготовления. Матросы заменили изношенные паруса новыми и закрепили орудия и все, что могло стать смертельным снарядом в бурном море. Склянки отсчитывали каждые полчаса. Мало кто спал. Несмотря на отвращение к бумажной работе, Ансон старательно выписывал Чипу и другим капитанам инструкции. Попади эскадра в руки врага, эти бумаги и другие секретные документы требовалось уничтожить. Во время перехода, подчеркивал Ансон, капитаны должны были сделать все возможное, чтобы не отстать от эскадры – или «в противном случае вы будете отвечать за то, что подвергли корабль крайней опасности»[241]. Если суда разметает, капитанам необходимо обойти вокруг мыса Горн и встретиться на чилийской стороне Патагонии и в течение пятидесяти шести дней ждать Ансона. «Если за это время я к вам не присоединюсь, вы должны будете заключить, что со мной произошло какое-то несчастье», – написал Ансон. Один момент он прояснил особенно: если он погибнет, они должны продолжить миссию и соблюдать субординацию, подчинившись командованию нового старшего офицера. С первыми лучами солнца Ансон дал залп из орудий «Центуриона», и семь кораблей отправились в путь. «Триал» и «Перл» шли в авангарде, их впередсмотрящие расположились на реях, чтобы, по выражению одного офицера, «высмотреть острова льда»[242] и «своевременно подать сигнал опасности». «Анна» и «Вейджер» – самые медленные и наименее прочные – тянулись позади. К десяти часам утра эскадра подошла к воротам к мысу Горн – проливу Ле-Мер, примерно 25-километровому водному пространству между Огненной Землей и островом Эстадос, или Землей Статен. Войдя в пролив, корабли приблизились к Эстадосу. Его вид лишил людей присутствия духа. «Хотя вся Огненная Земля выглядела чрезвычайно бесплодной и безлюдной», как заметил преподобный Уолтер, этот остров «намного превосходил ее дикостью и ужасом своего вида»[243]. Он состоял из одних лишь расколотых молниями и землетрясениями и кое-как нагроможденных друг на друга скал, возвышавшихся на 900 с лишним метров ледяными вершинами. Мелвилл писал, что эти горы «остроконечными вершинами в снежных чалмах вздымались гранью между нами и неведомым миром: сверкающие стены с хрустальными зубцами алмазных сторожевых башен на крайнем рубеже небес»[244],[245]. В своем бортовом журнале Милькамп описал остров как самое ужасное место, что он когда-либо видел, – «настоящее горнило отчаяния»[246].

В небе парил белобрюхий альбатрос, щеголяя огромным – широчайшим среди всех птиц – в три с лишним метра размахом крыльев. Во время предыдущей британской экспедиции офицер заметил у Земли Статен альбатроса[247] и, сочтя птицу плохим предзнаменованием, убил ее, а потом корабль потерпел крушение на острове. Этот инцидент вдохновил Сэмюэля Тейлора Кольриджа на создание «Сказания о старом мореходе». В поэме убийство альбатроса навлекает на моряка проклятие, и его товарищи мучительно умирают от жажды:

В гортани каждого из нас
Засох язык, и вот,
Молчали мы, как будто все
Набили сажей рот.

Со злобой глядя на меня,

И стар и млад бродил;
И мне на шею Альбатрос
Повешен ими был[248].

Тем не менее люди Ансона охотились на этих птиц. «Я помню одного, пойманного на леску с крючком… и наживкой из куска соленой свинины»[249], – писал Милькамп. Он добавлял, что, хотя альбатрос весил около тринадцати с половиной килограммов, «капитан, лейтенант, хирург и я съели его на ужин целиком».

Казалось, Чип и его спутники избежали проклятия. Несмотря на несколько опасных сближений, им удалось оторваться от армады Писарро. Небо стало ярко-синим, а море – поразительно безмятежным. «Утро этого дня в его сиянии и мягкости, – сообщал преподобный Уолтер, – было приятнее любого другого, которое мы видели с момента нашего выхода из Британии»[250]. Корабли на всех парусах неслись к Тихому океану. Это был «умопомрачительно прекрасный переход»[251], написал в бортовом журнале один взволнованный капитан. Уверенные, что предсмертное пророчество капитана Кидда оказалось ошибочным, люди начали бахвалиться своей доблестью и строить планы о том, как они распорядятся своим возможным сокровищем. «Мы не могли не начать убеждать себя, что теперь все величайшие трудности нашего путешествия позади и наши самые жизнеутверждающие мечты вот-вот осуществятся»[252], – отметил преподобный Уолтер.