Вейн

Ерухим выложил из кармана фартука нарезанный скибами хлеб – белый, с крупными порами, совсем как тот, что пекла бабушка. Юрка не выдержал, вцепился зубами в горбушку. Он хватал огненную картошку, запивал холодным молоком, запихивал в рот хлеб и никак не мог насытиться.

– Лопнешь, – предупредил Дан.

Юрка мотнул головой, проглотил, точно гусь, не жуя, и сказал:

– Мне нужно продать часы.

Вейн удивленно приподнял брови:

– Прямо сейчас? Кому?

– Ну, хотя бы трактирщику. Я же должен заплатить за еду.

– Этот хитрый еврей не даст и половины настоящей стоимости. Просто из любви к искусству. Мой совет – подожди до города.

Вот черт… Юрка положил вилку. Ему продешевить нельзя, деньги понадобятся.

– Ешь. Ты действительно оплатил дорогу. А в Бреславле сведу с нужным человеком. За пятнадцать процентов.

– Десять.

– Идет, – подозрительно легко согласился вейн.

Юрка подцепил ломтик картошки – золотистый, с поджаристой корочкой – и спросил:

– А за сколько надо было?

Дан ухмыльнулся:

– Пять и то много.

Юрка отвалился от стола, чувствуя, что не может больше проглотить ни кусочка. Съеденное комом застряло в горле.

– Пойду с хозяином переговорю.

Дан ушел, выкликая Ерухима.

Юрка приткнулся в угол и съежился под курткой. Его знобило, наверное, от холодного молока. Болел желудок. День за окном медленно угасал. Щелкая кнутом, пастух прогнал стадо. Натужно мычали недоеные коровы.

Вейн долго не возвращался, и Юрка успел задремать. Разбудила служанка. Напевая, она убирала со стола. Ее голос, шаги, бряканье посуды неприятно отдавались в голове. Юрка шевельнулся, разминая затекшую шею, и еле сдержал стон. Мышцы одеревенели.

Громко стуча сапогами, с лестницы скатился довольный вейн. Он успел побриться и сменить рубаху.

– Две комнаты брать не стал. Экономия! Хочешь, топай наверх. Я еще с Ерухимом посижу. Пусть наврет чего интересного.

Юрка поднялся. Дан присмотрелся к нему при неярком свете керосиновой лампы.

– Ты как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Ну иди, коли так. Третья дверь направо, в конце коридора.

В крохотный номер с трудом втиснулись две кровати. Шкафа не было. Зато в углу, за отдернутой занавеской, стояла лохань, наполовину полная воды. Тетка в переднике опростала в нее из ведра кипяток и оглянулась.

– Вам полить?

– Нет, я сам.

Тетка ушла.

Юрка скинул одежду, подумал – и залез в лохань целиком, подтянув колени к груди. Защипало царапины и ожоги. Вода закрывала по плечи, была обжигающе горячей, но согреться не получалось. Пробирала дрожь, заставляя стучать зубами.

Скрипел под окном сверчок.

Юрка шевельнулся, плеснув на пол. Посмотрел на свои руки в намокших повязках. Надо же, почти не болят, хорошая мазь у Дана. Помогая зубами, развязал узлы. Ожоги выглядели паршиво. Осторожно опустил руки в воду. Кожу пекло, и Юрка начал считать шепотом, стараясь не торопиться. На четвертом десятке он притерпелся. Расслабился, уткнулся подбородком в колени и закрыл глаза. Подумал: завтра будет в Бреславле. Если повезет, послезавтра найдет Виктора Зеленцова и войдет без стука к нему в гостиничный номер. Вейн начнет орать, мол, чего надо, и Юрка бросит ему в лицо: «Дарья Жданова, помнишь?» Он столько раз воображал это – в «Перекрестке», у жузгов, в дубоидном лесу, – что видел все до мелочей: стол, усыпанный крошками, тарелку с объедками, таракана на стене. Чувствовал даже запах – грязного белья и пива. Вот только лицо Зеленцова никак не мог представить. Не получилось и сейчас.

Взвыл во дворе пес. Юрка вздрогнул.

Небо за окном совсем почернело, проступили звезды. Все так же скрипел сверчок. Вода в лохани остыла, и плечи покрылись гусиной кожей.

Юрка вылез, оставляя мокрые следы, дошлепал до кровати и забрался под одеяло. Матрас кололся соломинками, шуршал. От наволочки пахло сухой ромашкой.

Совсем как тогда.

…Весна разгоралась нахальная, ранняя. Юрка и радовался ей, и сердился. Жди теперь майских, пока Ленька заплатит. Конечно, можно приварить на камеру заплатку, но это что слону горчичник.

Обошел лужу, раскинувшуюся посреди дороги. Вдоль палисадника тянулась узкая тропка, и по краю уже пробивалась трава. На заборе сидел черный кот, довольно жмурился на солнце.

– Только спрыгни, животное! – пригрозил ему Юрка. – Я тебе так сплюну через левое плечо!

Кот презрительно дернул ухом.

Калитка оказалась запертой изнутри. Брякнуло железное кольцо, поворачиваясь и поддевая «язычок».

Во дворе ярко желтела кирпичная дорожка. Вдоль нее ходил петух, придирчиво рассматривая оттаявшую землю. Лапы у него были грязными, побледневший за зиму гребень свалился набок. Не петух, а недоразумение. Увидев Юрку, куриный предводитель предостерегающе сказал:

– Ко-ко, – и отступил за поленницу.

Подумаешь, неженка, всего-то с полдесятка перьев из хвоста выдрали.

Дед сидел на крыльце, привалившись к балясине. Под левой рукой на чисто вымытых досках лежали трубка и газета.

Юрка брякнул рюкзак под дверь и с разгону попросил:

– Дед, а давай ты мне поможешь камеру залатать?

Ну, сейчас начнет ворчать, что проще зашить все дырки в неводе.

Дед не ответил, даже головы не повернул.

– Ну а чего, – заканючил Юрка. – Там еще можно!