Стоял ясный весенний день: солнце катилось в небесах, как желтая тыква, просыпающиеся деревья стояли как бы в зеленой дымке, и за канавкой начиналось небольшое поле, сплошь в белых цветущих крокусах. Сбоку стояла большая разрушенная теплица: стекла из нее выбили еще во время бунта, а потом стекло подорожало, а господин Шамия обеднел. Теперь редкие растения с далекого юга торчали в кадках, как засохшие веники, выжило лишь несколько пальм и агав, да у какой-то лианы с толстыми воздушными корнями набухли почки.
Шаваша привязали к стойке теплицы. Вокруг сели двадцать человек, имевших должность ближайших друзей Киссура. Остальных Киссур прогнал.
Киссур надел на руку плетку со свинцовыми коготками, подошел к Шавашу и сказал:
- Поистине сами боги отдали тебя мне, для торжества справедливости! А ну-ка выкладывай, что тебе понадобилось в моем городе?
У Шаваша на теле все волоски поднялись от ужаса, он открыл рот и хрюкнул, как капустный лист, который раздавили сапогом. Дружинники заржали. А Идари усмехнулась и сказала Киссуру:
- Тебе нет нужды спрашивать о произошедшем у Шаваша, я сама все расскажу. Ведь это такой человек, что даже под пыткой не может не лукавить.
После этого Идари стала рассказывать все, о чем говорил ей Шаваш.
Пока она рассказывала, Киссур сидел на камнях садовой горки, и ковырял кончиком меча между камней. Случилось так, что он нажал сильнее, чем следовало, и кончик сломался. Идари кончила рассказ и спросила, может ли Киссур сказать, что он не убивал ее отца?
- Похоже, - ответил Киссур, - что все было так, как говорит этот бес.
Идари вздохнула и сказала:
- Ты сам видишь, что я не могу оставаться с тобой, и все вокруг скажут, что такая жена не принесет тебе удачи.
Киссур помолчал и приказал:
- Развяжите его и дайте ему меч.
Шаваша развязали и дали ему меч.
Киссур оглядел его.
- Я хочу сыграть с тобой в игру, в которую нынче играют по всей ойкумене, и тот, кто победит в этой игре, заберет эту женщину и сделает с ней то, что она пожелает.
Киссур вытащил свой меч, но Шаваш усмехнулся и бросил оружие на траву.
- Подними меч, - сказал Киссур, - или ты пожалеешь о своей трусости.
Шаваш поглядел на лежащий меч. Еще два года назад он увидел бы просто старинную железку; а теперь он увидел, что это хороший меч инисской работы, длиной в два с половиной локтя и с лезвием, чуть изогнутым и утяжеленным книзу. Клинок так и сверкал синевой от капель росы, посыпавшихся на него, и из этих капель вставали маленькие радуги. Несколько капель скатилось в желобок для стока крови. Шаваш был, конечно, далеко не тот завитой и надушенный чиновник, которого Киссур видел полтора года назад, но, признаться, он всегда владел языком лучше, чем оружием, и когда ему приходилось казнить людей собственноручно, он ужасно боялся, что не сможет перерубить шею с одного удара, и он не любил меча, которым дерутся лицом к лицу, а предпочитал лук, которым стреляют из засады.
- Я не слыхал, - сказал Шаваш, - чтобы из поединков с тобой кто-то выходил живым, и ты наверняка изрубишь меня, кусочек за кусочком.
Киссур усмехнулся и возразил:
- Я предлагаю тебе честный поединок, и немногие на моем месте были бы столь великодушны.
- Твое великодушие, - ответил Шаваш, - нарисовано на дырявом холсте, и ты сам знаешь это. Наши шансы никак не равны. Если ты убьешь меня, этим дело и кончится, а если я убью тебя, то твои дружинники изрубят меня, как репку, и никто не выпустит меня из городских стен.
- Что же ты предлагаешь? - спросил Киссур.
- Почему бы нам не выехать из города в какую-нибудь лощину? - спросил Шаваш. - Мы могли бы взять с собой женщину и двух-трех друзей, которые поклялись бы, что не тронут победителя. А иначе какая разница, как это будет называться, поединок или казнь?
Друзья Киссура задумались, и Сушеный Финик сказал:
- Он правильно говорит. Моя песня о поединке будет гораздо красивей, если вместо этой поломанной теплицы вы будете сражаться под соснами в лощине. Никто еще на написал хорошей песни о поединке, в котором сражались на капустной грядке.
Тогда Киссур опять приставил Шавашу к горлу меч и сказал:
- Дело обстоит в точности так, как ты говоришь, - и все-таки тебе придется поступить по-моему, ибо иначе ты будешь умирать долго и плохо, и трижды пожалеешь о своей трусости.
- Будь по-твоему, - сказал Шаваш.
Люди стали чертить боевой круг, а Идари повернулась к Сушеному Финику и спросила:
- А согласен ли ты, Ханадар Сушеный Финик, занять в поединке место этого чиновника, при условии, что ты получишь то же, что получит победитель?
Сушеный Финик побледнел и ответил:
- Это было бы хорошим приключением, но слова твои слишком туманны.
Идари ударила его концом косы по щеке, засмеялась и сказала:
- Я могла бы обмануть тебя, но скажу честно, что в этом поединке победитель не получит ничего.
Тем временем дружинники утоптали место между теплицей и грядками, начертили боевой круг и зарезали белую курицу. Позади круга они воткнули белое знамя Киссура, со знаками, приносящими счастье.