Вейская империя (Том 1-5)

- Могу, - сказал Киссур. - Господин Арфарра как-то сказал мне, что все в истории ойкумены знало расцвет и закат: и право, и ученость, и свобода: одно только оружие совершенствовалось и совершенствовалось. И что самое страшное оружие изобретают самые мирные народы.

- Ну вот, - сказал Ванвейлен, - тогда представьте себе, что будет, когда наш мирный народ начнет продавать оружие всем, кто за него заплатит... То есть будут, конечно, запреты...

- Знаю я, - быстро сказал Киссур, - зачем нужны запреты на торговлю: чтобы те, кто запретил, получали именные калачи от тех, кто торгует.

- Вздор, - проговорил один из землян на неплохом вейском. - Вы сможете договориться между собой. История учит, что люди всегда договариваются между собой, так как это взаимовыгодно. В этом и состоит историческая необходимость.

- Боюсь, Мэнни, - засмеялся откуда-то сбоку Нан, - что на данном историческом этапе историческая необходимость торжествует лишь чудом.

Кто-то фыркнул, а Киссур сказал:

- Так устройте чудо, господин Ванвейлен!

- Зачем? - возразил Ванвейлен. - Как вы сами сказали, что чудеса в ойкумене происходят повсеместно. В области волшебства - гиперинфляция. У вас на единицу населения больше пророков, чем у нас - репортеров, врут они примерно также, и по утверждению каждой из противоборствующих сторон, войска противника изготовлены из бобов и шелковых обрезков...

- Вздор, - перебил Киссур, - я не о простых чудесах говорю. Но вот, допустим, когда четверть века назад вольный город Ламасса восстал против государя, господин Арфарра взорвал построенную им дамбу. Полгорода вымело в реку, а остальные ужаснулись гневу Золотого Государя и прекратили бунтовать. Уничтожьте Ханалая, - вот это будет убедительное чудо!

Тот, которого назвали Мэнни, снисходительно откашлялся и сказал:

- Вы, молодой человек, несколько упрощенно мыслите. Ханалай - это не один человек, это целая организация. На его место встанут другие Чареника, Ханда...

- Тю, - удивился Киссур, - вы меня неправильно поняли. Одного Ханалая я вам и сам безо всякого чуда убить смогу. Я и имел в виду выполоть весь лагерь, чтобы там на пять верст не осталось целого колоса. Вот тогда ближние бунтовщики пропадут, а дальние смутятся.

Мэнни, казалось, потерял дар речи. Это был человек старый и видом напоминавший хомяка. У него было самое удивительное украшение изо всех, когда-либо виденных Киссуром. Он не носил колец ни в ушах, ни в носу, а зато на глазах носил два дешевых черепаховых кольца со вставленными в них стеклами.

- Как, - сказал он, - вы, господин Киссур, - предлагаете нам, цивилизованным людям, устроить массовое убийство? Вы понимаете, что говорите? Это же - женщины, дети, там десятки тысяч людей, таких же крестьян, как в вашем войске...

- Не женщины, - возразил Киссур, - а так, постельные женки. А насчет крестьян вы правы. Значит, такая их судьба, что они пошли в воры и мятежники.

Сбоку нервно хихикнул Ванвейлен.

- Господин министр, - сказал он, - я не скрою от вас, что на наших самолетах действительно есть очень мощное оружие. Но если бы я, в минуту умопомрачения, отдал приказание его использовать, то это было бы последним днем существования моей компании. Газетчики втоптали бы меня в грязь, демонстранты бы разгромили мои офисы, конкуренты, пылающие праведным негодованием, призвали бы бойкотировать мою продукцию, и в довершение всего я предстал бы перед судом, как военный преступник, а мой доход пошел бы на миллионные компенсации родственникам погибших.

Киссур встал и грохнул кулаком по черному столу, отчего ножки стола нехорошо крякнули.

- Ах вы шакалы, - сказал Киссур. - Готовы продавать нам луки, при условии, что спускать тетиву будем мы? Лично уничтожить двадцать тысяч бунтовщиков, - ваша совесть не допускает, а смотреть, как убивают десять тысяч, и еще десять тысяч, и еще десять тысяч, - это ваша совесть допускает? Да как такая совесть называется?

- Такая совесть, - усмехнулся Ванвейлен, - называется арбитражный суд ООН.

- Мерзавцы вы, - сказал Киссур.

- Человек, - сказал Мэнни на своем неприятном вейском, - свободен совершать любые действия, кроме тех, которые наносят прямой и непоправимый ущерб жизни и здоровью другого человека. И люди цивилизованные друг друга не убивают. И если бы вы лично, и Ханалай, и прочие, последовали примеру цивилизованных людей, то вы бы жили так же мирно, как и мы, - и вам не нужно было бы называть нас шакалами и мерзавцами...

В это мгновение первый министр одним прыжком перемахнул через стол, схватил Мэнни за широкую ботву галстука, и выдернул его из кресла, как свеклу из грядки.

- Господин министр, - проговорил Мэнни, не теряя присутствия духа, если один человек называет другого человека забиякой, а другой, в качестве опровержения, лупцует его по морде, - это никуда не годное опровержение...