К Нану выскочил командир его личной охраны, варвар из „красноголовых“, и зашептал что-то ему на ухо, время от времени кивая на крытый мост, ведший через пруд ко второму этажу. Нан слегка усмехнулся и громко сказал:
— Вы правы, сударь! Почему бы вам не охранять Добрый Совет? Это, воистину, важнее меня!
В зале Шимана Двенадцатый расцеловался с Наном:
— Господин Нан! Небо избавило вас из когтей негодяев и колдунов, чтобы давать нам советы! Разве мы, люди цехов и лавок, понимает дальше своей лавки? Сколько мы уже совершили по скудоумию ошибок! Направьте же нас на истинный путь!
Господин Нан прослезился и молвил собравшимся:
— Злые люди обманули государя и держат его в плену! Кто такой этот Киссур? Ставленник Мнадеса и последняя опора дворцовых чиновников! А человек, выдающий себя за Арфарру? Вообще самозванец, — его зовут Дох, он был арестован в Харайне за казнокрадство, бежал из тюрьмы и мошенничал в столице!
Эти сведения породили всеобщий восторг, а господин Нан продолжил:
— Граждане! Помните — революция должна быть человечной! Помните истинная человечность — не в том, чтоб, спасая одного, губить тысячи, а в том, чтобы спасти тысячи, хотя бы и пожертвовав одним человеком.
Граждане! Я слышал на улице крики о том, что всякий излишек оскорбляет бога, и что богачи не могут быть добродетельными. Те, кто это кричит — провокаторы и агенты Арфарры! Граждане! Истребляйте провокаторов железной рукой и раздавайте народу больше хлеба и мяса!
Обе эти рекомендации были приняты единогласно. После этого совершили молебен об удачном исходе революции, и Нан, Андарз и Шимана, пешком сквозь толпу ликующего народа отправились на обед в белокаменный дом Шиманы, стоящий чуть в стороне от рыночной площади.
Площадь кишела народом, торговцы сгинули, переломанные лавки были нагромождены одна на другую.
— Великий Вей, — негромко спросил Нан, — что с площадью? Арфарра разорил рынок?
— Нет, — сказал Шимана, но люди нашли, что здесь лучше говорить.
— Если государь подпишет конституцию, — сказал Нан, — как мы поступим с Киссуром и Арфаррой?
— Как можно, — возразил один из спутников, — вводить в действие конституцию, не расправившись с ее врагами?
После света, толпы и криков Нан очутился в небольшой, двуступенчатой комнате, в глубине сада. Комната, как и два года назад, была завешана красными циновками. В глубине комнаты по-прежнему сидела пожилая женщина, писаная красавица, и ловко плела циновку. Нан и Андарз совершили все подобающие поклоны, а толстый Шимана стал на колени и некоторое время целовал ей ноги.
— Что, Нан, — спросил тихо Андарз, начальник парчовых курток, — вы по-прежнему опасаетесь быстрых перемен?
Нан ответил:
— Ничто не бывает дурным или хорошим само по себе, но все — смотря по обстоятельствам. Все мысли чиновника должны быть о благе народа. Если в стране самовластие — он использует самовластие. Если в стране революция он использует революцию.
Шимана встал с колен и хлопнул в ладоши: вооруженные люди внесли праздничную еду, поклонились и пропали. Между прочим, на серебряном блюде внесли круглый пирог-коровай. Шимана разрезал пирог на три части и с поклоном положил Нану на тарелку кусочек пирога. Нан взял другую треть пирога и с поклоном положил ее на тарелку Андарзу, а Андарз, в свою очередь, поднес кусочек пирога хозяину. После этого гости приступили к трапезе.
— А что, — спросил Нан внезапно, — я видел, как на площади народ теребил этого негодяя Мнадеса, и потом встречал обрывки Мнадеса в разных местах. Как вы об этом полагаете?
— Я об этом полагаю, — отвечал с важностию Шимана, — что это дело божие.
Нан взглянул в глаза еретика и с удивлением обнаружил, что они совершенно безумны.
— Великий Вей, — сказал с тоской министр Андарз, — они разбили все вазы из собрания Мнадеса. Последние вазы Ламасских мастеров! И знаете, кто это был? Только лавочники, ни одного нищего! Нищие завидуют лавочникам, а не министрам! Все разбили, и кричали при этом: „Кто украдет хоть ложку, будет повешен!“
Шимана не удержался и сказал:
— Это автор памфлета о „Ста вазах“ растравил им душу. Если бы не этот памфлет, о вазах бы не вспомнили.
Это было жестоко: многие знали, что автором памфлета о „Ста Вазах“ был сам министр полиции.
— Эти вазы, — сказал Андарз, — спаслись при государе Иршахчане, когда дворец горел три месяца. А знаете, что эти лавочники сделали потом? Попросили заплатить им за шесть часов работы!
Наконец глава еретиков, беглый министр полиции и народный министр закончили праздничный обед. Андарз едва притронулся к еде. Перед глазами его стояли печальные и немного удивленные глаза зверей на раздавленных черепках. Он едва сдерживал себя, чтоб не разрыдаться и чувствовал, что что-то непоправимо оборвалось в мире.
Подали чай.
— Что мы будем делать, — сказал Нан, — если государь не подпишет конституции?
Еретик Шимана подозвал мальчика с розовой водой, вымыл в воде руки и вытер их о волосы мальчика.
— Мне было видение, — сказал Шимана, что государь Миен жив.