Вейская империя (Том 1-5)

— Или вот другой негодяй, — продолжал молодой секретарь. Восемь лет назад он построил мельницу в одном из округов Кассанданы. В округе было еще три мельницы, и все три были сожжены по его приказу его молодчиками, а он заломил неслыханные цены за помол. Один местный чиновник, сострадая народу, выстроил казенную мельницу. Счет за постройку мельницы пошел наверх. Человек, о котором я веду речь, подкупил кого надо, и счет вернулся с такою пометой: „Стоимость постройки, указанная в семьдесят тысяч, явно завышена. Реальную стоимость постройки записать как десять тысяч. Недостающие деньги взыскать с преступного чиновника. Надобности в мельнице нет, окупить она себя не может. Посему, дабы не отягощать казну, продать мельницу за десять тысяч в частные руки, если найдется желающий“. У честного чиновника не было ни гроша — он сгинул в тюрьме, а негодяй купил и эту мельницу за седьмую часть стоимости!»

— Имя, имя!.. — заорали с галерей и проходов.

— Арестуйте его, — вдруг завизжал Шимана, — это шпион Арфарры!

«Красные циновки» бросились к оратору, но к ним подскочили люди с красными фонарями в форме орхидей и стали лущить их этими фонарями по головам.

— Куда прешь, — орали они, — дай послушать!

Молодой человек вскочил на алтарь позади Шиманы и, не обращая внимания на поднявшуюся суматоху, звонко продолжал:

— Из года в год люди ставили разноцветные свечи перед духами предков. Этот негодяй через подставных лиц скупил несколько заводов по выделке синего воска, дал взятку в ведомстве обрядов и церемоний, и чиновники постановили, что отныне свечи на домашних алтарях должны быть только из синего воска! Не довольствуясь насилием над живыми, этот человек наживался на наших предках!

— Арестовать его, — верещал Шимана.

— И-мя, и-мя, — заходилась в крике галерея.

— Пожалуйста, — воскликнул оратор, — первый из негодяев — министр полиции Андарз, второй — глава красных циновок — Шимана!

Все на мгновенье оцепенели. Святой Лахут стукнул своим посохом о мраморный пол и возгласил:

— Благословен будет человек, говорящий правду!

— Так какого дьявола, — сказал оратор, тыча пальцем в спутников Лахута, — вы восстали, когда эта правда была сказана государю?

— Ты кто такой? — удивился один из сопредседателей.

— Меня зовут Киссур Белый Кречет, — отвечал юноша со ступеней алтаря, — и я пришел сказать тебе, Шимана, что ты напрасно потребовал от государя два миллиона золотом, обещая не допустить штурма дворца!

И прежде, чем Шимана мог отпереться от этакого обвинения, Киссур в один прыжок перемахнул с алтаря на стол, за которым сидел Шимана, схватил бунтовщика за волосы, как морковку за ботву, и на глазах у всех отрубил ему голову.

Тут телохранители Шиманы, опомнившись, бросились на Киссура. Юноша запрыгал по столу меж председателей собрания: стрела, пущенная в него, пролетела слишком высоко, из боязни ранить почтенных граждан, и угодила в священную чашу на алтаре. Чаша раскололась с печальным звоном, и белое молоко брызнуло во все стороны.

В зале воцарился совершенный бардак, товарищи Киссура, вскочившие в общей драке на помост, побросали свою красные фонари и выхватили кинжалы, — не прошло и времени, потребного, чтобы приложить печать к указу, — все двенадцать сопредседателей, имевших титул бессмертных, были зарублены, и в смерти их не случилось ничего, о чем стоило бы рассказать. Стража опомнилась и бросилась на выручку к покойникам, — но было поздно — Киссур и его люди бежали уже по галерее второго этажа, нырнули в служебную дверь, ведущую на крытый мост, еще мгновение, — и они один за другим, как лягушки, посыпались с моста через вышибленные витражи в реку.

— Что случилось, — спрашивали люди с другой стороны здания.

— Ба, — заорал вдруг кто-то, — красная слобода горит!

Действительно, за рекой над кварталом, где селились сектанты, отплясывала красная ботва, и народ бросился из дворца, кто — спасать свое имущество, а кто — желая нажиться на чужой беде.

В это самое время в зале Ста Полей перед государем Варназдом стояла депутация из двенадцати горожан. У них была с собой петиция о семнадцати пунктах, которая требовала от государя семнадцати обетов, как-то: вернуть обратно министра Нана, не назначать впредь министров без одобрения народного совета, распространить право храмового убежища на любое жилище, так как человек есть дивный Храм, созданный Богом, и еще четырнадцать пунктов, столь же предосудительных.

— Это все? — спросил государь.

Цеховой мастер поклонился и сказал:

— Ваша вечность! Еще ходят слухи, что министр Нан убит шпионами, посланными Арфаррой: если это так, то два колдуна, Киссур и Арфарра, должны быть судимы народом за это преступление.

Государь побледнел под маской, и руки его сжали золотые драконьи головки на ручках трона так, что будь эти драконы живыми, государь непременно б их задушил.

— Народ неправ! — жалобно сказал Варназд, — я прикажу сам разобраться!

Арфарра, стоявший у подножия трона, усмехнулся и тихо сказал Варназду:

— Не спорьте, государь, ибо в данный момент дело обстоит именно так, какова бы ни была истина.