Век

Виктор посмотрел на Марко, лежавшего на спине, и увидел кровавую рану у него на горле, затем перевел взгляд на нож в своей руке: нож был в крови. Виктор смутно осознал: когда Малыш Винни ударил его и он дернулся от боли, нож вонзился в яремную вену на шее Марко. Виктор чувствовал себя так плохо, что не мог произнести ни слова. Стоя на четвереньках и молясь про себя, чтобы боль поскорее утихла, он уставился на человека, только что погибшего от его руки, гадая, не захлопнулась ли перед самым его носом Золотая дверь.

— Что же нам теперь делать? — спросил Джанни, подойдя к Малышу Винни, с ужасом глядя на труп Марко. — Возьмем тело с собой?

— Шутишь, что ли? — Малыш Винни не сводил глаз с Виктора. — Мы навесим это дело на евреев.

Виктор медленно поднялся и в изнеможении прислонился к кирпичной стене, потом посмотрел на Марко, кровь которого испачкала ему лицо и манишку, и бросил нож.

— Я не убивал Марко, — сказал он, желая только одного: чтобы земля перестала кружиться под ногами. — Ты ударил меня между ног...

— Да нет, это ты убил его, Виктор, — ответил Малыш Винни. Подойдя к трупу, он обмакнул два пальца в кровавую рану. — И мы не дадим тебе забыть об этом.

Выпрямившись, он приблизился к ничего не соображавшему Виктору, которого все еще мутило, и с ухмылкой на ангельском лице приложил измазанные кровью пальцы к своим губам. Потом, привстав на носки, поцеловал окровавленным ртом Виктора в губы.

— Теперь ты один из нас, — негромко произнес Малыш Винни.

Отшвырнув его, Виктор согнулся, и его вырвало.

— Итак, ты вернулся домой, — прошептала Элис, с улыбкой глядя на Виктора. Возбуждение, охватившее ее после примирения Виктора и Огастеса, ослабило ее, заставив лечь в постель. Но ни кашель, ни боль, ни озабоченное лицо врача не могли испортить это сладостное для нее мгновение.

— Я вернулся домой, — подтвердил Виктор. Но был ли дом Декстеров действительно его домом? Разумеется, Виктор уже не мог оставаться у доктора Диффаты после того, что случилось накануне ночью. Кровь. Он, Виктор, стал убийцей. Случайно, конечно, но все же теперь на его руках была кровь. Ужас ночного происшествия преследовал его.

— Я так счастлива, — сказала Элис, — так счастлива, что ты вернулся, я очень тосковала по тебе.

Она закрыла глаза, и через мгновение он понял, что она погрузилась в сон. Виктор наклонился и поцеловал ее в лоб, потом повернулся и взглянул на Огастеса.

— Можно с вами поговорить? — спросил он.

Они вдвоем вышли из спальни.

— Вы рассказывали мне, что начало вашему состоянию положили украденные драгоценности, — начал Виктор несколько минут спустя.

Они сидели друг против друга в библиотеке. Огастес курил сигару, с интересом наблюдая за сыном. Банкир понимал, что Виктор чем-то обеспокоен.

— Это правда, — согласился Огастес.

— Вы поступили честно, рассказав мне об этом. Теперь пришло время и мне кое в чем честно признаться. — Он произнес эти слова, уставившись на ковер, а затем посмотрел отцу в глаза, гадая, как тот отреагирует. «А вдруг, — думал он, — мое признание все разрушит?»

— Прошлой ночью я угодил в драку, — сказал он спокойно, — не по своей вине, на меня напали. Это произошло в Бруклине. Как бы то ни было... — Он замолчал. «Господи, как произнести эти слова?»

— Что случилось, Виктор?

— Я... убил человека. Случайно, но все-таки убил.

Огастес с безучастным видом продолжал посасывать сигару, на кончике которой то вспыхивал, то тускнел пепел.

— Ты был со своими итальянскими друзьями?

— Да.

— Полиция знает?

— Нет. И не узнает. Мои приятели ее не любят. Но я хотел, чтобы вы знали: я убил человека.

Огастес помолчал. «В конце концов, он мне не сын, — думал он. — В его жилах течет другая кровь. Сицилийцы... Насилие и страсть к убийству у них в природе...»

— Я рад, что ты открылся мне, Виктор, — наконец произнес Огастес. — Верю, что ты убил защищаясь. Давай не будем больше возвращаться к этому делу.

Виктор посмотрел на приемного отца, удивленный его спокойствием. Неужели то, что с ним случилось, не имеет никакого значения? Но что-то внутри его подсказывало, что это не так.

Элис Декстер умерла десять дней спустя. Виктор находился у ее постели до самого конца. Последние слова Элис были обращены к нему: «Мой сын», Когда женщина, привезшая его в Америку, умерла, Виктор дал волю своему горю. «Сицилийцы, — думал Огастес, глядя на него сухими глазами, — этот народ слишком эмоционален, неустойчив. Слезы, насилие, кровопролитие... Но он мой сын. Или все-таки нет?»

ГЛАВА 11

Тюремный дневник Франко Спады.