Век амбиций

Шли годы, и Лю Сяобо перестал различать тюрьмы, изоляторы и трудовые лагеря. “В тюрьме меня держали в маленьком загоне со стенами, – рассказал он мне по телефону (он находился тогда под домашним арестом). – После выхода из тюрьмы меня держат в большом загоне без стен”. В 1996 году, находясь в трудовом лагере по обвинению в “нарушении общественного порядка”, Лю женился на своей давней знакомой, художнице Лю С я. Администрация дважды решила удостовериться, понимает ли невеста, что делает. “Да! – ответила она. – Это “враг государства’! Я хочу выйти за него!”

В 1999 году Лю после трех лет отсутствия вернулся домой – и нашел там компьютер. “Друг отдал его моей жене, – вспоминал Лю, – и она училась печатать и выходить в Сеть. Она показала, как им пользоваться, и почти все друзья, навестившие нас в следующие несколько дней, убеждали меня освоить компьютер. Я несколько раз попытался, но составлять предложения, сидя перед машиной, казалось мне неправильным. Так что я продолжил писать авторучкой”.

Только когда Лю поддался на уговоры и написал свое первое электронное письмо, он увидел открывающиеся возможности: “Уже через несколько часов я читал ответ от редактора. Удивительная сила интернета заворожила меня”. Жена Лю не получила обратно свой компьютер. Лю помнил ритуалы диссидентов “эпохи велосипеда и телефона”, когда интеллектуалы вынуждены были дожидаться похорон или юбилеев, чтобы встретиться, не возбуждая подозрения. Интернет преодолел диалекты, классовые и географические различия настолько, что редакторы первого китайского сетевого журналаTunnel в 1997 году отметили: “Тираны могут затыкать глаза и уши, управлять мыслями, потому что они монополизировали технологию распространения информации. Компьютерные сети изменили это положение вещей”.

Этот идеализм разделяли далеко не все. По всему миру критики “киберутопизма” утверждали, что интернет дает лишь иллюзию открытости и слабое чувство общности, которое укрепляет авторитарные режимы, создавая безопасную отдушину и снижая напряжение, необходимое для глубоких перемен. Но для Лю это не перевешивало выгод цифровой эпохи. Годами почта изымала его рукописи, когда он пытался отправить их за границу, а если он готовил открытое письмо, ему приходилось месяц рыскать по городу в поисках сочувствующих. Лю Сяобо стал убежденным киберутопистом:

Прежде требовалось по меньшей мере несколько дней, чтобы прийти к соглашению относительно содержания, выбора слов и удобного для публикации времени. Найти место, где написанное от руки письмо перепечатают. Сделать копии… А сейчас – несколько кликов мышкой, пара электронных писем – и готово. Интернет как волшебный двигатель. Он помог моему творчеству фонтанировать.

Осенью 2008 года в своей пекинской пятиэтажке Лю готовил документ, который, как он считал, мог стать важнее всего сделанного им прежде. Пока этот документ был тайной. Когда придет время, Лю познакомит с ним мир при помощи технологии, которую он называл “божьим даром Китаю”.

Однажды зимой 2007 года я отправился с Лю в чайный домик в его районе. Лю выглядел более худым, чем обычно. Ремень был почти два раза обмотан вокруг пояса, а зимняя куртка висела на плечах, как на вешалке. Прежде почти незаметное заикание усилилось. Лю давился чаем. Он был самым известным диссидентом в стране, а значит – знаменитостью среди интеллектуалов, но почти безвестным для остальных китайцев. Его работы в Китае запрещали, цензоры удаляли тексты в Сети. Лю публиковали за границей, но он не говорил по-английски и отказывался уехать из страны. Китай был его домом, нравилось это правительству или нет.

В тот день я удивился необычному спокойствию Лю. Годы, проведенные за решеткой, смягчили его гнев. Лю был вежлив и нетороплив, рассказывая о новом открытом письме – предупреждении властям о том, что они рискуют вызвать “кризис легитимности”, если не последуют призывам к политическим реформам:

Западные страны просят от китайского правительства выполнения обещаний по улучшению ситуации с правами человека, но если никто не будет говорить об этом внутри страны, власти просто скажут: “Это иностранный запрос. Наш народ этого не хочет”. Я хочу показать, что не только международное сообщество, но и китайский народ надеется улучшить ситуацию с правами.