Век чудес

– Мы не нашли, – повторила она и отвернулась к телевизору. – Джош сказал, что проверил хранилище и тебя там нет.

* * *

Я легла спать на диване прямо в джинсах. Дважды я просыпалась: первый раз, когда вернулись Гарри и мама Микаэлы – ее шпильки цокали по кафелю, оба смеялись, – а второй раз оттого, что кто-то из мальчиков (думаю, Джош) блевал в ванной.

Утром я проснулась первая. На столе лежали открытая коробка из-под пиццы и картонный контейнер с недоеденным растаявшим мороженым. Кто-то убрал пивные бутылки.

Ночью солнце село, пришли холод и темнота, которые будут продолжаться весь день.

Я позвонила домой, и мама отправила за мной отца. Я уехала не попрощавшись. Наверное, кто-то проинструктировал по телефону охранника, потому что вскоре папа появился на круговой дорожке, мигая фарами.

– Что так рано? Тебе не понравилось? – спросил он, когда я залезала в машину.

В воздухе воняло гарью. Пожарные вертолеты не могли летать в темноте, поэтому пожары безнаказанно полыхали еще много часов. По радио сообщили о странном происшествии: в сельскохозяйственном районе Канзаса впервые в истории случилось сильное землетрясение.

– Да просто домой захотелось, – ответила я.

24

За два дня до моего двенадцатилетия на берег выбросило стаю китов. Местные жители обнаружили их утром барахтающимися в песке. Киты вяло переваливались с боку на бок, а волна отступала к океану без них. Десять обитателей моря стали пленниками суши.

По всему миру началось глобальное обмеление. В Австралии на пляже остались две тысячи черных дельфинов и тысяча двести обычных. В Южной Африке аналогичным образом пострадали касатки. Восемьдесят девять горбатых китов не сумели покинуть берег Мыса Трески.

Появилась масса очень слабо обоснованных теорий. Наверняка мы знали только то, что океан меняется, и его течения тоже. Система приливов и отливов сбилась. С каждым приливом вода поднималась все выше, а с каждым отливом уходила все дальше от берега. Нарушилась пищевая цепочка, в водной среде образовались новые мертвые зоны. Голодающие киты заплывали на мелководье в поисках еды.

Впрочем, некоторые консерваторы умудрялись по-прежнему отстаивать свою точку зрения.

– Мировой истории известны аналогичные случаи, – заявила мисс Мозли, наш новый учитель естествознания, пока мы ерзали на лабораторных табуретах.

При ней мы перестали заниматься стендом Солнечной системы мистера Дженсена. Черная бумага выцвела. Бумажные планетки уже закручивались по краям, а Луна и вовсе свалилась с небес. Под Землей все так же висел стикер с надписью «двадцать восемь часов и шесть минут», хотя с тех пор день успел увеличиться почти вдвое.

Мисс Мозли в юбке мышиного цвета и белой блузке с воротничком склонилась над экраном компьютера, показывая нам фотографии сотен китов, которые выбрасывались на пляжи в девятнадцатом веке.

– Видите? Новая серия обмелений не связана с замедлением.

Но ее слова нас не убеждали. Мы понимали, что происходит.

* * *

У меня появилась привычка проводить большие перемены в библиотеке – прибежище одиноких. Тревор Уоткинс играл здесь в компьютерную игру, заправляя космический корабль топливом из правильных ответов по алгебре. Диана Кофски читала роман, тайком поедая из рюкзака сырные слойки: в библиотеке запрещалось разговаривать и есть.

Единственным уважительным поводом сидеть в библиотеке во время обеденного перерыва являлось выполнение домашней работы для следующего урока. Но я свое задание уже написала. Я пыталась читать, но не могла сосредоточиться. Сидя за письменным столом, миссис Маршалл просматривала газету и одновременно следила за Джессом Шварцем. Возможно, мы все находились в библиотеке в той или иной мере не по своей воле, но Джесс официально отбывал тут наказание за неизвестное мне и наверняка банальное нарушение дисциплины. Он сидел один за дальним столом, нервничая и поглядывая через окно на двор – место своего естественного обитания. Звуки оттуда доносились до нас как едва слышный, смягченный водной толщей шепот.

В начале года, на первом вводном уроке по алгебре, миссис Пинкси нарисовала на доске воронку, которая иллюстрировала начавшийся процесс отбора в старшие классы.

– Пока вы все перешли на следующую ступень, но количество учеников, способных понимать математику, будет сокращаться с каждым годом, – сказала она.

Наступало время расцвета талантов и отсева бездарностей. Нам предстояло выяснить, к какому разряду мы принадлежим. Кто-то станет красавчиком, кто-то – весельчаком, а кого-то окончательно одолеет застенчивость. Толстяки вовек пребудут толстяками, а всеобщие любимчики, как я предчувствовала, так и останутся баловнями жизни. Я боялась, что это правило касается и детей, страдающих от одиночества. Должно быть, оно коренилось в моих генах. Со временем я просто начну погружаться в него все глубже.

В середине перемены стеклянная дверь библиотеки распахнулась. Из коридора хлынул шум, но тут же стих, едва дверь с грохотом захлопнулась.