– Что уж об оном теперь, герцогиня, говорить? Раньше надо было проявлять благоразумие. Нынче-то уж поздно просить. Поднимайтесь. Отправляйтесь домой. Дай Бог вам счастливо добраться в родной дом! Вас, поди, там заждались.
Иоганна не успела еще подняться, как Елизавета твердой поступью направилась к своему экипажу, шурша тяжелым платьем.
Сердце Великой княгини Екатерины сжалось. Она заплакала, обнявшись с матерью на прощанье: сколь бы вздорным характером та не обладала, но она была здесь единственным родным человеком и все-таки по-своему любила дочь. Экипаж удалялся все дальше, а сердце Екатерины щемило все сильнее, лицо побледнело, ноги отяжелели. С головной болью, с чувством покинутости и отчаяния она улеглась в кровать и оставалась там до самого вечера, все же поднявшись к ужину – понеже не желала огорчать императрицу. Но, как оказалось, не закончились на сем печали Великой Княгини. В довершение ко всему, после ужина, уже стоя на пороге, императрица сообщила, что по желанию ее матери фрейлина Мария Жукова удалена со двора, так как герцогиня сочла ее недостойной внимания дочери. Екатерина опешила: Mutter не могла такого сказать, понеже никогда не разговаривала с оной девушкой – Жукова говорила токмо на русском языке, коего Mutter не понимала. В чем же дело? Почему отстранили девушку, единственной виной коей можно было счесть особливое к ней отношение самой Екатерины? Ужели доложили об оном императрице, а той сие не понравилось? Ужели государыня приревновала и поелику учинила сию расправу? Ужели ей хотелось, дабы невестка любила токмо ее, Елизавету, ее племянника и боле никого? Великая княгиня плакала: с кем она оставалась, кому она сможет доверять в новой своей жизни? Хотелось понимания, любви, счастья. Будет ли сие в ее судьбе? Но нет, наперекор всему она станет счастливой! По крайней мере, она упорно будет делать для оного все, буквально стиснув зубы, шаг за шагом, терпеливо и настойчиво.
Через неделю она получила письма от мадемуазель Кардель и отца с поздравлениями. Христиан-Август не преминул в который раз обратиться к ней со своими советами – слушаться императрицу, стараться нравиться мужу, не болтать попусту с окружающими…
Екатерина горько улыбнулась. Знали бы они, как она счастлива! Муж в ее сторону даже не смотрит.
После первой брачной ночи Екатерина не знала, что и думать. Весь следующий вечер она разглядывала себя в зеркале, осмотрела себя с ног до головы и не нашла такого изъяна, который бы так отвратил мужчину от нее. Может статься, она глупа? Непривлекательна, как женщина, не умеющая встретить мужа в постели? Что же в ней такое, что так отталкивающе действует на Петра? Боже мой, и не с кем даже посоветоваться да поговорить. Что же делать?
Сильно болела голова (с некоторых пор голова стала беспокоить Екатерину всякий раз, когда случались в ее жизни тяжелые события). Она взялась за свою любимую тетрадь.
Вскоре Великая княгиня получила письмо от матери. Та писала, что, еще не выехав из пределов России, получила письмо императрицы, поручавшей ей просить Берлинский двор о немедленном отозвании посланника Мардефельда. Се явилось окончательным крушеньем надежд, возложенных Фридрихом на посредничество Иоганны. Через Великого князя Екатерина Алексеевна выяснила, что в день отъезда матери из Петербурга, десятого октября, Бестужев обнаружил, что Фридрих Второй подговаривал супруга своей сестры, Луизы-Ульрики, брата герцогини Иоганны Цербстской, Адольфа-Фридриха Шведского, предъявить свои права на Голштинское герцогство. Фридрих считал, что раз Великий князь Петр Федорович – будущий русский монарх, то ему незачем владеть Голштинским герцогством. Тем самым он возмутил русскую императрицу Елизавету Петровну и ее двор.