Век испытаний

Василий Кондратьевич снова пришёл в себя уже на специальном матрасе в палате ожогового отделения. Он лежал голый, обработанный какой-то пеной, нога была опутана железными скобами, а голову сдавливала тугая повязка. Глаза болели уже не так резко, свет в лицо не бил, а лился откуда-то из кармана в потолке и был мягко-жёлтого цвета.

«Я жив, это точно», — Кондратьич констатировал самый радостный на данный момент факт.

Мозг, раскалываясь от боли, всё же дал несколько команд телу. Для начала нужно удостовериться, что всё на месте. Поднять голову Матвеев, правда, не смог.

«Так. Правая рука», — пальцы пошевелились, подтвердив, что они и всё, что соединяет их с телом, на месте.

«Левая», — хорошо… болит, но работает.

«Правая нога…», — ух, ты… Плохенько. Там непорядок.

«Ладно, болит, значит, на месте»

«Левая нога», — мозг заканчивал ревизию и остался более-менее доволен комплектацией своего уже немолодого тела. Все конечности были при нём, похоже, что нога пострадала больше всего, но как же раскалывается голова!

Слева монотонно пикал какой-то аппарат, раздражая высотой звука.

По приближающимся мягким шагам Кондратьич понял, что и у него гости.

Над ним склонилось лицо в маске, явно женское, с очень красивыми глазами. Василий Кондратьевич хватанул воздух ртом, когда вспомнил, что лежит абсолютно голый, и, наверное, густо покраснел. Знать он этого не мог, но так подумал. «Во как, в другом месте, может, и рад был бы, а тут лежу как на площади, достоинством кверху».

Маска будто прочитала его мысли и произнесла:

— Не переживайте, вас накрыли. Сейчас это не главное, не смущайтесь.

— Где я?

— В Лугани. В областной больнице.

— Что со мной?

— Ожоги около 30 процентов тела, неглубокие, перелом правой ноги и черепно-мозговая травма.

— Кто-то ещё здесь есть из ребят?

— Сергей Фролов.

— И всё?

Маска в это время с помощью тампона и длинного медицинского зажима обрабатывала ожоги на лице.

— Постарайтесь не разговаривать, так лучше будет заживать.

— И всё? Скажите!

— Пока так. Идут спасательные работы.

— И?

— Вот вы упёртый! Я же прошу! Не разговаривайте, пожалуйста. Будете отвечать только тогда, когда профессор вас о чём-нибудь спросит. Вам следует как можно меньше задействовать мышцы лица.

— Тогда догадайтесь сами, о чём я хочу спросить, и расскажите всё сразу.

— Достали 16 человек, из них пока только вы двое живы. Судьба остальных неизвестна. Чем дальше идут спасатели, тем сложнее условия. Шансов почти нет, говорят. Так что, можно сказать, вы счастливец. Вам меньше всего досталось. Фролов очень тяжёлый.

Матвеев и на этот раз выскочил из могилы. Всё-таки бережёт его какая-то сила. А вот ребята… Хорошо, если сразу. Бац — и всё… Кондратьич много раз представлял, как это — быть при памяти и знать, что ты погребён завалом. Нет, уж лучше сразу. И ещё не хотелось бы сгореть заживо. Пусть уж резко пару десятков тонн породы на голову, чтобы наверняка. И в сознание не приходить.

«Чего это я… Уже всё хорошо…» — испытавший сильную боль организм брал своё, и Кондратьич заснул…

* * *

Вот уже пятьдесят дней хамсин — жаркий ветер, несущий песок и жар из пустыни, — мучил плодородные земли великого Нила. Он дул с той стороны, куда каждый день в своей дневной ладье Манджет бог Ра, плывущий по небу, увозил солнце. Жизнь в Мемфисе (столица Древнего Египетского царства) и его окрестностях в это время замирала. Все ждали наступления первого дня месяца тота, когда священная звезда Сириус после семидесяти дней отсутствия вновь появится на небосклоне и возвестит о большом разливе. Вскоре Нил станет мутно-зелёным, а затем его высокие воды окрасятся в кроваво-красный цвет и принесут из своих верховий много ила, и всё закрутится заново — буйволы потянут мотыги, земледельцы будут идти следом, погоняя их плетью и разбрасывая семена. Вся жизнь царства зависела от того, насколько много ила принесёт река.