— Почти одновременно я заметил слева от стола серебряный силуэт. Мое состояние сможет понять лишь тот, кто пережил клиническую смерть в тоннеле. В шоке, видимо, я и схватился за притолоку, этот момент очень смутно помню. И тут экран сам собой погас.
— Фигура светилась в темноте?
— Не знаю. Я закрыл глаза и сказал: «Меня здесь нет и не было. Но у меня есть пистолет». Повернулся и ушел. Свет внизу выключил, чтоб затруднить преследование. Вот так: нет меня и не было.
— Однако вы не потеряли хладнокровия.
— В жизни не имел такого обыкновения… в смерти — другое дело.
— Вы поняли, что Ваня мертв?
— Язык свесился изо рта… он умер от ужаса.
— Его, вероятно, задушили. У вас был при себе пистолет?
— Да ну, в бардачке. Просто припугнул.
— Значит, вы не поверили в Ангела из посмертия?
— В ту минуту, наверное, поверил, но на всякий случай подстраховался.
— Если все это правда, то вы видели убийцу.
— Мне почти нечего сказать. Было темно, и лица как будто не было. В памяти сохранился только светящийся силуэт.
— С чем он для вас ассоциируется?
— Господи, да с тоннелем же!
— Нет, в нашей земной реальности. Ведь вы недаром упомянули про пистолет, на самом деле вы поняли.
— Что?
— Что Ваня убит.
— Может быть, — уступил банкир. — Не знаю. До сих пор ничего не знаю.
— Вы там видели дочь?
— Нет.
— А почему пошли проверять, спит ли она?
После паузы он ответил тихо, почти отвернувшись от меня к окну:
— Кто-то пробежал, согнувшись, по улице.
— Когда?
— Когда я уже вышел на веранду.
— Но почему вы решили, что Леля…
— Ничего я не решил… не рассмотрел. Но с места не смог сдвинуться, ко всем этим… — он пошевелил огромными заскорузлыми пальцами, ища слово, — страстям прибавился новый страх.
— За дочь?
— Нет… Я сначала дверь наружную распахнул, а потом спохватился и выключил свет в коридоре. В этом секундном промежутке меня могли видеть и узнать.
— Видимо, так оно и было. Вы до сих пор не объяснились с дочерью?
Он процедил угрюмо:
— Теперь я понимаю изречение: главные враги человека — домашние его.
— Ладно, не будем отвлекаться.
— Ну, приехал сюда, сказал Ирише о банке, она заплакала, я погладил ее по щеке, запачкав чем-то… Гляжу — вся правая рука в краске, а на ее вопрос ответил: не помню, где замарался.
— Соврали?
— Действительно не вдруг сообразил. Но тут все минувшее чуть с ног не сбило. Кто тот свидетель, кто пробежал, согнувшись, в сторону нашего дома? Проверил: дочь спит.
— Когда ваша жена поняла про краску?
— А она что говорит?
— Ничего. Они вас не выдали — ни жена, ни дочь.
— Однако ловкий вы провокатор!
— Сейчас я сыщик со всеми вытекающими отсюда последствиями. Успокойтесь, вы же умеете проигрывать. Почему тогда ночью вы не уничтожили такую опасную улику?
— Не имел возможности. Лег в кабинете, ждал, пока Ириша заснет.
— Что замолчали?
— Вот думаю: кроткая женщина, я, знаете, ее не стою.
— Знаю. Дальше.
— Она внизу все ходила по комнатам. Потом я потихоньку выскользнул: у Любавских дом был уже заперт, и ничего нет под рукой замок вскрыть. Вернулся — Ириша на веранде ждет, говорю: не спится, мысли, бродил… Тогда она поверила, несколько дней жили в ожидании краха.
Я вставил:
— А когда узнала про исчезновение Вики с сыном, что-то заподозрила. Краска, ваши ночные прогулки…
Он кивнул.
— Наверное, видела, как я и на рассвете улучил момент, гвоздь взял, нож… Напротив их дома какие-то пьяные бродяги горланили, окна горят, Самсон Дмитриевич на участке ошивается… Я решил, что он дожидается милицию, — банкир усмехнулся язвительно, — до сих пор дожидается.
— Он заявил, но трупов нет, Вика с сыном пока в розыске. И вы ушли безрезультатно?
— Естественно. Сидел на даче и ждал следователя. Улика смертельная! Плюс скандал в среду. «Я тебя своими руками задушу!» — При свидетелях я погорячился. В семь часов, как и договаривались, пошел в гости… До остального вы, к изумлению моему, своим умом дошли.
— Своим, своим. Еще раз повторю: ваши домашние — не враги.
— Очень хорошо. И я вам ничего не рассказывал, доказательств нет и не будет.
Передо мной сидел железный делец, теребя в ручищах (которые только и выдавали волнение, страх, тревогу) тоненькую книжицу про «светящееся существо». Неужто, загнанный в угол мнимым предательством родных, банкир выложил столь причудливые фантазии?
Зазвонил телефон. Меня. Самсон. Прерывающимся хриплым голосом он поведал:
— Записка пропала!
— Какая?..
— Я ее при себе носил, в кармане, а сегодня ночью выложил в верхний ящик письменного стола. Она пропала, Николай!
— Та самая записка?
— Та самая! С пауком или скорпионом… «Приди ко мне тот, кто под землей».
25