— В смятении чувств сценарист так и понял — нападение! — и «задушил» мертвую.
— Как это возможно?
— На секунду потерял сознание, ударившись левым боком о бетонный пол. А когда, лежа, зажег спичку — ее лицо — почти вплотную к его лицу. Не помня себя от ужаса, он побрел к машине.
— Про машину-то помнил!
— Ну, первая реакция слабака — сбежать! Инстинкт самосохранения. И вновь, уже за рулем, провал сознания. Он очнулся, ничего не соображая, захлопнул дверцу, ударившись о нее левой рукой — и вот тут, по-видимому, остановившиеся при падении в гараже часы заработали.
— То есть не девять минут с того момента прошло!
— И ведь Танюша вспомнила: когда в воскресенье мы приехали сюда, часы у хозяина отставали на полчаса. Он их перевел. Эти тридцать минут и решили дело: трупы исчезли.
— Вольнов его видел?
— Нет, поднимался в кабинет за Ваней.
— Ах да, он уже не мог действовать по плану, свалить на банду!
— В том-то и дело. Я с иронией помянул старинное суеверие: в глазах жертвы отражается лик убийцы…
— Господь с вами!
— Ну не буквально, образно выражаясь.
— А, если образно… А почему все-таки холодный эгоист, как вы про Самсона Дмитриевича сказали, не сбежал?
— «Дыхание миров иных, говорит, чуть мистиком не стал». Мало того, что виртуальный план, им уничтоженный, вдруг приведен в исполнение, — мертвая исчезла! Потом другая мыслишка пришла — реалистическая: Самсон сумел убедить себя, будто в глубоком обмороке ему привиделся кошмар. Что сразу и подтвердилось: гараж заперт на висячий замок, никаких трупов, следов… В воскресенье он готовился к приему, ждал своих, но тут пошло-поехало: жены нет и Ваня исчез из квартиры вместе с ковром, странная записка…
— «Приди ко мне тот, кто под землей», — прошептал старик.
— Самсону, с дикой головной болью, мерещилось, будто он на пару с бесом работает. Пропажа записки его доконала — на Плющихе опасно, в Молчановке жутко.
— Да ведь он сюда пришел.
— Уговорить Танюшу взять его в паломничество (вот до чего интеллектуал испугался!). Но на подходе к дому он чуть не столкнулся с подъехавшей милицией. Ну, скрылся в лесу и предстал передо мной сумасшедшим.
— Натуральным сумасшедшим?
— Ничего, оклемался везунчик.
— Это вы к тому, что убийца его в ту ночь так и не увидел?
— Да, Самсону повезло незаслуженно. А преступник поспешил на киношный пир под девизом «Мефисто», где сделал предложение звезде.
— Языческие страсти, — повторил Савельич.
— Это не преступления по страсти, у них другой душок. Рита Райт могла привести к их разгадке.
— Она не догадывалась?
— Нет. А вот Танюша…
— Боже мой, зачем она ему понадобилась?
— Массаж — удобный, благородный предлог проникнуть в эпицентр событий, появляться тут ежедневно и законно. Более того. Борис обвинил вас в подслушивании…
— Да нет же, я не сразу решился подойти, потому что думал, у вас с ней разговор конфиденциальный, но я…
— Не оправдывайтесь, это уже не важно. Меня удивило, как Танюша могла рассказать ему о моем сыне.
— Она — чужой секрет? Она и мне не говорила.
— Конечно, он нечаянно проговорился, он подслушивал, приезжал сюда… а подставил вас — испугался, как бы вы его не подставили. Из нашего с нею первого разговора узнал и про записку — и украл, когда Самсон выложил ее в ящик письменного стола. Словом, убийца был в курсе моих действий. И ее предчувствий.
Старик проговорил проникновенно:
— У нее был древний дар прозорливости.
Краем глаза заметил я, как шевельнулись справа кусты в высокой траве, и крикнул:
— Ну, кто там прячется? Выходи!
Из зарослей на лужайку выползла нимфочка в шортах и майке, нисколько не сконфуженная. Плюхнулась на пластмассовый стул и заявила вызывающе:
— Да, я подслушивала. Все слышала.
33
Мы глядели на нее молча, а она продолжала:
— Имею право, потому что наша семья тоже пострадала.
— Как отец? — спросил я.
— Завтра из больницы выписывают.
— Наложить на себя руки, — начал Савельич торжественно, — величайший грех, трудно искупимый…
— А, оставьте, выжил.
— Но в чем причина такого святотатства?
— В баксах. Знаете, что такое баксы?
Старик опустил голову. Она процитировала:
— «Во всем, в том числе и в своей смерти, виноват я сам». У меня вдруг обнаружилась сестричка, — Леля засмеялась, — незаконная. В общем, папаша погулял, а любил мораль читать.
Я вспомнил свое наблюдение: эти погулявшие господа до страсти блюдут честь дочери. Вслух же сказал:
— Вот что: я к вам зайду и расскажу все, обещаю.
— Почему не теперь?
— Расскажу в адаптированном варианте, приемлемом для детей.
— Для детей? Я про секс знаю, может, побольше вашего! А Вольнова обожала, у нас в классе все девчонки… Он ее изнасиловал, потому что захотел девственницу, так ведь? Эта старая дева была чудачка, но Ваня ее любил.
Печальная эпитафия на могилу: она была чудачка, но один человек, мальчик, ее любил.
— И я, — сказал старик, — и я любил, — и, легок на слезу, заплакал (а я ему, свободе его чувств позавидовал). — Почему чудачка?
— Ну… не такая же, как все? Женщина пожилая, но ведь не старуха, а одевалась! Как цыганка, в цветистых таких…