Век Константина Великого

Со II столетия культ Исиды, как и Великой матери, приобрел более возвышенный характер и, вероятно большее величие благодаря участию в нем императора и высших сословий. Отход от предшествующей практики был так разителен, что возникла идея, будто первыми принесли этот культ в Рим Коммод или Каракалла. На пути праздничных процессий с этих пор появились pausae, то есть места для передышки, вероятно снабженные особыми сооружениями. Одну такую процессию Коммод велел изобразить на мозаике в помещении в своем саду. В таких случаях сам он, должным образом подстриженный, должен был нести изображение Анубиса, и бил его мордой по головам всех рядом шедших жрецов. Но самое обстоятельное описание празднества в честь Исиды, могущее служить основой для представления обо всех торжественных процессиях того времени, предоставляет нам Апулей в последней книге «Метаморфоз». Действие происходит в развратном Коринфе. Шествие открывает яркий маскарад – пестрые маски воинов, охотников, гладиаторов, элегантно причесанных женщин, магистратов, философов (в балахоне, тапках, с посохом и козлиной бородкой), птицеловов и рыбаков. Затем движется ручная медведица на носилках, одетая как старая леди, обезьяна в обличье Ганимеда, в шапочке, оранжевом платье и с золотым кубком, и даже осел с крыльями – пародия на Пегаса, а рядом с ним бежит хромой карлик, изображающий Беллерофонта. Тут начинается собственно сама процессия. Женщины в венках, в белых одеждах, изображают туалет Исиды, разбрасывают цветы и благовония и размахивают зеркальцами и гребешками. За ними шествует толпа обоих полов с факелами, светильниками, свечами, как бы прославляя звездных божеств. Дальше идут арфисты, волынщики и хор певцов в белом; потом – флейтисты Сераписа, наигрывающие обрядовую мелодию, и глашатаи, расчищающие дорогу. За ними движутся верующие всех возрастов и сословий, одетые в белый лен, женщины с умащенными волосами, под легкими покрывалами, и наголо выбритые мужчины; они звенят систрами, сделанными из серебра, а то и из золота – что оказалось по средствам. Вот появляются и сами жрецы, несущие символы богини: лампы, маленькие алтари, пальмовые ветви, кадуцеи, изображение ладони и несколько сосудов особой формы. Другие держат самих богов – Анубиса с собачьей головой, наполовину черной, наполовину золотой, корову на задних ногах, корзину, заключающую в себе тайну великого учения. Замыкает процессию верховный жрец, прижимающий к груди золотую урну со змеей на ручке, представляющую саму богиню. В таком порядке шествие движется из города Коринфа, где происходит действие романа, к берегу моря. Здесь в расписную «лодку Исиды», украшенную иероглифами, со многими церемониями кладут ароматы и другие обетные приношения, и в виду святилищ, стоящих на берегу, судно спускают на воду. Пожелание удачного начала новому плаванию, написанное на парусе, и дата проведения широко отмечавшегося римского navigium Isidis, известная из других источников – 5 марта, – объясняют все торжество: так праздновали начало сезона морских странствий. Ведь именно в своем позднем, не египетском воплощении повелительницы океана Исида пользовалась в Средиземноморье особым почитанием, и коринфяне, у которых со всех сторон были заливы, очевидно, были ей особенно преданы. Процессия возвращалась к храму, и жрец, стоявший на высокой кафедре перед воротами, произносил благословение императору, сенату, всадникам, римскому народу, мореплавателям и всей империи; заканчивал он формулой laotz ajesiz, которая означала то же, что и Ite, missa est в христианском богослужении. На празднестве существовало различие между веселой толпой верующих и посвященными в тайные мистерии, о которых мы поговорим в следующей главе.

Все, что нам известно о сакральном письме, частично иероглифическом, частично иных тайных начертаний, в связи с этим предметом и не только, может быть, и верно; но римский, греческий или галльский жрец Исиды, хранивший эти надписи и способный, вероятно, копировать и декламировать их, конечно, ничего не знал об их значении. В самом деле, Рим, более не искавший глубокой мудрости в египетских храмах (где учение давно уже перестало быть сильной стороной), восприял многоименных богов, нисколько не заботясь о богословской логичности их новых образов. Об этом уже говорилось в связи с Исидой. Другой красноречивый пример – изображение Гарпократа, чей жест – указательный палец, показывающий на рот, – должен указывать, что он был вскормлен Исидой; на превосходной капитолийской скульптуре времен Адриана вместо египетского идола мы видим, что юный Купидон, держа палец на губах, призывает к молчанию, как deus silentii. С другой стороны, Анубис, хотя и отождествлявшийся с Гермесом, сохранил свою собачью голову; особенно противно, когда она сидит на человеческом теле, одетом в римские одежды.