Век Константина Великого

Вот знаменитое утверждение философа Фемистия, относящееся к значительно более позднему периоду, когда император Валент, как приверженец арианства, жестоко преследовал ортодоксальных христиан. «Различие в христианских догматах, – говорил философ, – нисколько не странно, в сравнении с множеством и смесью догматов языческих оно невелико, потому что у язычников более трехсот различных учений; где много мнений, там по необходимости много бывает и разногласий, и такое различие мнений угодно Богу, дабы каждый более благоговел перед величием Того, Которого ведение для него недоступно». Может быть, подсчеты Фемистия завышены; кроме того, эти языческие учения и догматы не исключали друг друга, как христианские, так что человек мог одновременно разделять несколько из них. И тем не менее, триста различных способов богослужения, даже если они взаимно не исключают друг друга, указывают на такое раздробление язычества, которое не могло бы возникнуть просто из-за приятия чужеземных богов. Теперь мы покажем, как в увядающую языческую религию проникало бесконечное разнообразие, и через осязаемые предметы культа, и, в большей степени, через его внутренние основы, и как в то же самое время действовали мощные тенденции к упрощению религии.

Глава 6 БЕССМЕРТИЕ И ЕГО ТАИНСТВА. ДЕМОНИЗАЦИЯ ЯЗЫЧЕСТВА

Уже давно вместе с заимствованными обрядами и культами распространилась среди образованных сословий и наклонность к безверию, и в лучшем случае безверие это принимало философскую окраску. Но в III столетии среди высших слоев населения под влиянием великих бедствий, постигших страну, наблюдается смена настроений. С одной стороны, людей ученых захватили жажда чуда и суеверность простонародья; с другой – в их распоряжении оказалось новое духовное явление, ухитрившееся связать воедино философию и самые невероятные предрассудки, а именно – так называемый неоплатонизм.

Две эти тенденции не существовали отдельно друг от друга в общественной жизни того времени, и здесь их невозможно полностью разделить. Никак нельзя сказать с уверенностью, где кончаются народные верования и начинаются философские суеверия; последние зачастую признавали первые, стремясь найти для них место в своих построениях; особенно это касается учения о демонах.

На каждой странице истории III века мы найдем свидетельства об отдельных явлениях такого рода, о растущей вере в чудеса и фанатизме язычников, о мистицизме и аскетизме особенно пылких из них. Но в целом складывается впечатление, что отношение к сверхъестественному вообще принципиально изменилось. Эта перемена становится очевидной, если рассмотреть новые воззрения на конечную судьбу человека.

Постоянно выдвигаемое противниками христианства обвинение звучало так, что это отрицающая мир религия, которая рассматривает жизнь на земле только как мрачный и изобилующий испытаниями период подготовки к вечной жизни в мире грядущем. Напротив, язычество восхвалялось как исполненная радости доктрина, которая учила античного человека беспрепятственно проявлять свои способности, наклонности только ему присущим образом, воплощая свою, исключительную, судьбу. Следует сразу же возразить, что даже мировоззрение греков во времена наибольшего их процветания было далеко не столь радужным, как обычно считают. Но в любом случае необходимо понимать, что язычество III века не столь уж необоснованно претендовало на такую, если читателю будет угодно, похвалу и что оно также стало религией потустороннего. Христианская догма рассматривает вопрос о смерти и бессмертии в конце учения о человеке; но здесь мы начнем с обсуждения этого предмета, так как только через него можно прийти к пониманию поздних языческих религий.

Конечно, в очень большой степени развитию мироотрицания способствовало плачевное положение государства и общества, но это объяснение нельзя считать исчерпывающим. Новые тенденции, подобные вышеназванным, черпают свои жизненные силы из неизмеримых глубин, они не могут быть представлены просто как следствия предшествующих условий. Разумеется, раннее язычество даровало человеку существование после смерти, но в качестве всего лишь тени, это было какое-то бессильное сонное бытие. Те, кто претендовал на большую осведомленность, говорили о переселении душ, следуя в этом за египтянами или азиатами. Лишь немногим, любимым богами, было суждено пребывание в Элизии или на островах Блаженных. Когда наступило время кризиса язычества, круг избранных внезапно разросся, и на вечное блаженство стал рассчитывать чуть ли не каждый. На великом множестве саркофагов красуются вереницы тритонов и нереид, весьма искусно выполненные для этого позднего периода; они означают путешествие на упомянутые острова. Надписи на гробницах не оставляют места для сомнений. «О несчастные живущие, – читаем мы, – оплакивайте эту смерть, но вы, боги и богини, возрадуйтесь, принимая к себе нового гражданина!»