Век Людовика XIV

Еще более ученый Бентли уже продемонстрировал «глупость и неразумность атеизма» в лекциях Бойля в 1692–93 годах. Двадцать лет спустя книга Коллинза побудила его выпустить «Замечания по поводу позднейшего дискурса о свободомыслии». В основном они состояли из разоблачения ошибок в учености Коллинза; аргументы казались неопровержимыми, и сенат Кембриджского университета единодушно поблагодарил Бентли. Джонатан Свифт, служивший в то время деисту Болингброку, решил, что Коллинз, раскрывший секрет, который все джентльмены держали при себе, заслуживает дополнительного наказания; это он и сделал в трактате под названием «Рассуждения мистера Коллинза о свободомыслии, изложенные на простом английском языке… для бедных» (Mr. Collins' Discourse of Freethinking, Put into Plain English… for the Use of the Poor). Он высмеивал аргументы Коллинза с помощью юмористических преувеличений; он добавлял, что, поскольку большинство людей — глупцы, было бы губительно оставить им свободу мыслить; «основная масса человечества так же хорошо приспособлена к полетам, как и к мышлению». 92-это теперь более обнадеживающее заявление, чем предполагал Свифт. Он был согласен с Гоббсом в том, что диктатура, даже в спиритуализме, является единственной альтернативой анархии. Мы уже видели, что ирландские англикане считали, что мрачный декан стал бы прекрасным прелатом, если бы верил в Бога.

Кембриджские платоники защищали христианство с меньшим остроумием и большей искренностью. Они возвращались к Платону и Плотину, чтобы найти мост между разумом и Богом, и иллюстрировали свою веру не столько аргументами, сколько честностью и преданностью своей жизни. У них было настолько сильное ощущение божественного вокруг, что это казалось им самым непосредственным свидетельством разума. Поэтому их первый лидер, Бенджамин Вичкот, утверждал, что «разум — это голос Бога». 93

Генри Мор, выдающийся представитель этой некогда знаменитой группы, вышел за рамки европейских философий и пришел к почти индуистскому ощущению тщетности, буквальной пустоты чувственного знания, его неспособности удовлетворить тоску одинокой души по товариществу и значимости во Вселенной. Космический механизм Декарта не давал ему утешения; он нашел большее удовлетворение своим потребностям у неоплатоников, еврейских мистиков и Якоба Бёме. Он задавался вопросом, «действительно ли знание вещей является высшим счастьем человека, или же это нечто более великое и божественное; или, если предположить, что это так, должно ли оно быть приобретено с таким усердием или намерением в чтении авторов или созерцании вещей, или же путем очищения ума от всех видов пороков». 94 Он решил очистить себя от всякого корыстолюбия, всякой мирской суеты, всякого интеллектуального любопытства. «Когда это неумеренное стремление к познанию вещей было таким образом подавлено во мне, и я не стремился ни к чему, кроме этой единственной чистоты и простоты ума, меня ежедневно озаряла большая уверенность, чем я когда-либо мог ожидать, даже в тех вещах, которые прежде я имел величайшее желание знать.» 95 Постепенно, рассказывает он, он настолько очистил себя душой и телом, что его плоть в весеннюю пору издавала сладкий запах, а моча имела аромат фиалки. 96

Очистившись таким образом, он, казалось, ощутил реальность духа в себе как самый убедительный опыт, какой только возможен для человека; и от этого убеждения он легко перешел к вере в то, что мир населен другими духами, восходящими по ступеням, от самых низких до самого Бога. Все движения в материи, считал он, — это действия какого-то вида духа. Вместо материального пленума Гоббса Мор предложил духовную вселенную, в которой материя была лишь инструментом и средством передвижения духа. Эта оживляющая анима иногда выходит за пределы своего обиталища; как иначе объяснить магнетизм, электричество и гравитацию? Мор признавал реальность дьяволов, ведьм и привидений. Он был приветливой и бескорыстной душой, отказался от предложенных ему мирских преференций и остался в дружеских отношениях с материалистом Гоббсом. Гоббс говорил, что если когда-нибудь его собственные взгляды окажутся несостоятельными, он «примет философию доктора Мора». 97