Век наивности

Арчер равнодушно внимал безжалостному хору. Понятие о безупречной честности в финансовых делах как главном законе кодекса джентльмена вошло в его плоть и кровь настолько глубоко, что никакие сентиментальные соображения не могли его поколебать. Авантюрист, подобный Лемюэлу Стразерсу, мог заработать миллионы на своей сапожной ваксе посредством темных махинаций, но для финансистов старого Нью-Йорка безукоризненная честность была делом чести. Судьба миссис Бофорт тоже не особенно трогала Арчера. Разумеется, он жалел ее больше, чем ее возмущенные родственники, но и ему казалось, что узы, соединяющие мужа и жену, которые в дни преуспеяния можно порвать, в несчастье должны оставаться неразрывными. Как выразился мистер Леттерблер, когда муж попал в беду, жена должна быть рядом с мужем, но общество вовсе не должно быть с ним рядом, и хладнокровная уверенность миссис Бофорт в обратном ставила ее чуть ли не в положение его сообщницы. Самая мысль, что женщина может обратиться к родне с просьбой покрыть финансовое бесчестье мужа, была недопустима, ибо именно этого семья, как общественный институт, сделать не могла.

Мулатка-горничная позвала миссис Лавел Минготт в прихожую, и та сейчас же вернулась, озабоченно нахмурив брови.

— Она просит меня послать телеграмму Эллен Оленской. Я, конечно, написала Эллен и Медоре, но теперь этого, как видно, недостаточно. Мне велено телеграфировать, чтобы она приехала сюда одна.

Эта новость была встречена общим молчанием. Миссис Велланд смиренно вздохнула, а Мэй встала и принялась собирать разбросанные по полу газеты.

— Я думаю, что это следует сделать, — продолжала миссис Лавел Минготт, словно надеясь услышать возражения.

— Конечно, это следует сделать, — сказала Мэй, оборачиваясь к собеседницам. — Бабушка знает, чего она хочет, и мы должны выполнять все ее желания. Хотите, я составлю телеграмму, тетя? Если отправить ее немедленно, Эллен, может быть, поспеет завтра на утренний поезд.

Она произнесла имя Эллен так отчетливо, словно позвонила в два серебряных колокольчика.

— Но ее никак нельзя отправить немедленно — Джаспера и мальчика уже послали с записками и телеграммами.

Мэй с улыбкой обернулась к мужу.

— Но ведь здесь Ньюленд. Он готов оказать любую услугу. Ты отправишь телеграмму, Ньюленд? Тебе как раз хватит времени до ленча.

Арчер встал, невнятно пробормотав что-то утвердительное, и Мэй уселась за розовый Bonheur du Jour[170] старухи Кэтрин. Написав своим крупным детским почерком телеграмму и аккуратно промакнув чернила, Мэй отдала ее Арчеру.

— Как досадно, что вы с Эллен разминетесь! — сказала она. — Ньюленд должен ехать в Вашингтон по делу о патенте, которое слушается в Верховном суде, — пояснила она матери и тетке. — Я надеюсь, что дядя Лавел завтра к вечеру вернется, а раз бабушке стало лучше, мне кажется, Ньюленду незачем отказываться от важного поручения фирмы, правда?

Она остановилась как бы в ожидании ответа, и миссис Велланд поспешно подхватила:

— Да, да, конечно, милочка. Твоя бабушка ни за что бы на это не согласилась.

Выходя из комнаты с телеграммой, Арчер услышал, как его теща, очевидно, обращаясь к миссис Лавел Минготт, продолжает:

— Не понимаю, зачем ей понадобилось просить вас телеграфировать Эллен Оленской… — а ясный голос Мэй говорит:

— Возможно, она хотела еще раз внушить ей, что ее долг — быть возле мужа.

Закрыв за собою двери, Арчер вышел из дому и торопливо зашагал в телеграфную контору.

28

— Ол… Ол… что-то я не разберу, — сказала бойкая молодая особа, которой Арчер протянул телеграмму жены через медную стойку конторы «Вестерн юнион».

— Оленская. О-л-е-н-с-к-а-я, — повторил он, забирая листок обратно, чтобы написать иностранную фамилию печатными буквами над размашистым почерком Мэй.

— Весьма необычная фамилия для нью-йоркской телеграфной конторы — во всяком случае, в этой части города, — произнес вдруг чей-то голос, и, обернувшись, Арчер увидел стоящего у него за спиной Лоренса Леффертса, который невозмутимо крутил свой ус, притворяясь, будто не смотрит на текст.

— Хэлло, Ньюленд, я так и думал, что поймаю вас здесь. Только что узнал об ударе старой миссис Минготт, по дороге домой увидел, как вы свернули в эту улицу, и помчался за вами. Вы ведь оттуда?

Арчер кивнул и просунул телеграмму под решетку.

— Что, плохо дело, раз вы телеграфируете родственникам? Уж наверно плохо, если даже вызывают графиню Оленскую, — продолжал Леффертс.

Арчер сжал губы — его охватило бешеное желание ударить кулаком эту длинную, благообразную, самодовольную физиономию.

— С чего вы взяли? — спросил он.

Леффертс, известный тем, что он предпочитал никогда не вступать в споры, поднял брови в иронической гримасе, долженствующей предупредить собеседника о присутствии любопытной девицы за решеткой. Взгляд его напомнил Арчеру, что выражать свой гнев в общественном месте — весьма «дурной тон».