Век Наполеона

Так что ответом Мальтусу стали не теории Годвина, а «неомальтузианцы» и их пропаганда контроля рождаемости. В 1822 году Фрэнсис Плейс опубликовал «Иллюстрации и доказательства принципа народонаселения». Он принял принцип Мальтуса, согласно которому население имеет тенденцию расти быстрее, чем запасы продовольствия. Сдерживание, соглашался он, необходимо, но не путем откладывания брака; лучше было бы принять контрацепцию как законную и относительно моральную замену слепой плодовитости природы и массового уничтожения войной. (У него самого было пятнадцать детей, из которых пятеро умерли в детстве) Он разбросал по Лондону напечатанные за свой счет листовки, пропагандирующие контроль над рождаемостью, и продолжал свою кампанию до самой смерти в возрасте восьмидесяти трех лет (1854).

Мальтус прожил достаточно долго, чтобы почувствовать силу аргументов Плейса. В 1824 году он опубликовал в Британской энциклопедии статью, в которой пересмотрел свою теорию, отказался от пугающих математических соотношений и сделал новый акцент на перенаселении как факторе борьбы за существование. Много лет спустя Чарльз Дарвин написал в своей «Автобиографии»:

В октябре 1838 года, через пятнадцать месяцев после начала моих систематических исследований, я случайно прочитал для развлечения «Мальтус о народонаселении»; и, будучи хорошо подготовленным к борьбе за существование… из долгого наблюдения за повадками животных и растений, я сразу же понял, что в этих обстоятельствах благоприятные вариации будут иметь тенденцию сохраняться, а неблагоприятные — уничтожаться. Результатом этого будет образование нового вида. Таким образом, у меня наконец-то появилась теория, по которой можно работать.

И вот, после почти целого поколения дальнейших исследований и размышлений, Дарвин опубликовал (1859) «Происхождение видов», самую влиятельную книгу девятнадцатого века. Цепь идей украшает «Великую цепь бытия» и лежит в основе истории цивилизации.

IV. БЕНТАМ О ЗАКОНЕ

Бентам — орешек посложнее, чем Годвин или Мальтус, ведь Годвин предлагал заманчивые идеалы, Мальтус — увлекательные ужасы, а Джереми Бентам (1748–1832) писал об экономике, ростовщичестве, полезности, праве, справедливости и тюрьмах — и ничего из этого не очаровывает; кроме того, сам он был уединенным гигантом, бесконечно ученым, размышляющим о непредсказуемых вещах, мало публикующим, все реформирующим и взывающим о браке двух людоедов — логики и права. И все же его влияние, растущее на протяжении восьмидесяти четырех лет, превзошло свое время и охватило целое столетие.

Он был сыном богатого адвоката, который почти задавил его образованием. Нам рассказывают, что к трем годам он прочитал восьмитомную «Историю Англии» Поля де Рапена и начал изучать латынь. (Эта удушающая педагогика была передана ученику Бентама Джеймсу Миллю, который применил ее к своему сыну Джону). В Вестминстерской школе Джереми преуспел в написании греческой и латинской поэзии. В Оксфорде он специализировался на логике и получил степень в пятнадцать лет. Он продолжил изучать право в Линкольнс-Инн, но хаос в юридических книгах вызвал его негодование, и он решил, во что бы то ни стало, привнести разум и порядок в британскую юриспруденцию и законодательство. В декабре 1763 года, в возрасте пятнадцати лет, он услышал хвалебную речь сэра Уильяма Блэкстоуна об английском праве; его поразило и оттолкнуло это беспрекословное преклонение, которое могло лишь отсрочить правовую реформу. С тех пор почти до самой смерти он думал о том, чтобы привнести в английское право рациональность, последовательность и гуманность. «Есть ли у меня, — спрашивал он себя, — гений к чему-либо? Что я могу создать?… Что из всех земных занятий является самым важным? Законодательство. Есть ли у меня гений к законодательству? Страшно и трепетно я дал себе ответ: «Да»».43 Эта робкая гордость может стать источником достижений.

Он привнес в свою задачу ум реалиста, присягнувшего на верность порядку и разуму. Его возмущали такие гнетущие абстракции, как долг, честь, власть и право; он любил разбивать их на конкретные реалии и рассматривать каждую часть с настойчивым вниманием к фактам. Что такое, например, право? Является ли оно «естественным» — тем, что причитается нам от рождения, как предполагала Декларация прав человека Французской революции, — или это просто индивидуальная свобода, подчиненная общественному благу? Что такое равенство? Существует ли оно вне математической абстракции? Является ли неравенство способностей, имущества и власти неизбежной судьбой каждого живого существа? Что такое «здравый смысл» или «естественное право»? Все эти абстракции, по мнению Бентама, были «бессмыслицей на ходулях».44 которые не дают покоя ни университетам, ни парламентам, ни судам.