Век Наполеона

Лидерами кампании против христианства стали Эбер из Парижского городского совета и Шометт из Парижской коммуны. Подогретая ораторским искусством Шометта и журналистикой Эбера, толпа санкюлотов 16 октября 1793 года вторглась в аббатство Сен-Дени, опустошила гробы похороненных там французских королевских особ и переплавила металл для использования в войне. 6 ноября Конвент предоставил коммунам Франции право официально отречься от христианской церкви. 10 ноября мужчины и женщины из рабочих кварталов и идеологических притонов Парижа прошли по улицам в шуточных религиозных одеждах и процессиях; они вошли в зал Конвента и убедили депутатов пообещать присутствовать на вечернем празднике в соборе Нотр-Дам, переименованном в Храм Разума. Там было устроено новое святилище, в котором выступала Миле. Кандей из Оперы, одетый в трехцветный флаг и увенчанный красным колпаком, стоял как богиня Свободы, сопровождаемый убедительными дамами, которые пели «Гимн Свободе», сочиненный по этому случаю Мари-Жозефом де Шенье. Поклонники танцевали и пели в нефах, а в боковых часовнях, по словам враждебно настроенных репортеров, спекулянты свободой праздновали обряды любви.88 17 ноября Жан-Батист Гобель, епископ Парижский, уступая требованиям народа, предстал перед Конвентом, отрекся от своего сана, передал президенту епископский посох и перстень и надел красную шапочку свободы.89 23 ноября Коммуна приказала закрыть все христианские церкви в Париже.90

Поразмыслив, Конвенция задалась вопросом, не переборщила ли она со своими антихристианскими настроениями. Депутаты почти все были агностиками, пантеистами или атеистами, но некоторые из них сомневались в целесообразности разгневать искренних католиков, которые все еще составляли большинство и многие из которых были готовы взяться за оружие против Революции. Некоторые, как Робеспьер и Карно, считали, что религия — единственная сила, способная предотвратить повторные социальные потрясения, направленные против неравенства, слишком глубоко укоренившегося в природе, чтобы его можно было устранить законодательным путем. Робеспьер считал, что католицизм — это организованная эксплуатация суеверий,91 но он отвергал атеизм как нескромное предположение о невозможности знания. 8 мая 1793 года он осудил философов как лицемеров, которые презирают простонародье и добиваются пенсий от королей. 21 ноября, в разгар празднеств по случаю дехристианизации, он заявил Конвенту:

Каждый философ и каждый человек может принять любое мнение об атеизме, какое ему заблагорассудится. Тот, кто хочет сделать такое мнение преступлением, абсурден, но общественный деятель или законодатель, который должен принять такую систему, был бы в сто раз глупее еще…..

Атеизм аристократичен. Идея великого Существа, которое следит за угнетенной невинностью и наказывает торжествующее преступление, — это, по сути, идея народа. Это настроение Европы и всего мира; это настроение французского народа. Это понятие не связано ни со священниками, ни с суевериями, ни с церемониями; оно связано только с идеей непостижимой Силы, ужасающей преступников, остающейся и утешающей добродетель.92

Дантон здесь согласен с Робеспьером: «Мы никогда не собирались уничтожать господство суеверия, чтобы установить господство атеизма….. Я требую, чтобы в Конвенте был положен конец этим антирелигиозным маскарадам».93

6 декабря 1793 года Конвент подтвердил свободу вероисповедания и гарантировал защиту религиозных церемоний, проводимых лояльными священниками. Эбер протестовал, что тоже отвергает атеизм, но присоединился к силам, которые стремились уменьшить популярность Робеспьера. Робеспьер видел в нем теперь главного врага и ждал возможности уничтожить его.*

4. Революция ест своих детей

Сила Эбера заключалась в санкюлотах, которых можно было объединить с помощью секций и радикальной прессы, чтобы вторгнуться в Конвент и восстановить власть Парижа над Францией. Сила Робеспьера, ранее опиравшегося на парижское население, теперь заключалась в Комитете общественной безопасности, который доминировал в Конвенте благодаря превосходным возможностям получения информации, принятия решений и действий.

В ноябре 1793 года Комитет находился на пике своей славы, отчасти благодаря успешному массовому сбору, но особенно благодаря военным триумфам на нескольких фронтах. Новые генералы — Журдан, Келлерман, Клебер, Хош, Пишегрю — были сыновьями Революции, не скованными старыми правилами и тактикой или увядшей верностью; под их командованием находился миллион человек, еще недостаточно вооруженных и обученных, но воодушевленных мыслью о том, что может случиться с ними и их семьями, если враг прорвется через французские линии. Они потерпели поражение под Кайзерслаутерном, но оправились и взяли Ландау и Шпейер. Они отбросили испанцев за Пиренеи. С помощью молодого Наполеона они захватили Тулон.