Читаем Век нерожденных полностью

Полость, куда я проник, напоминала шар, свод возвышался не многим над макушкой. В середине на постаменте находился мимикрирующий пузырь, который сиял мягким светом. Казалось чудом, но шар состоял из тысяч бабочек, это они испускали свечение. Не только шар, бабочки покрывали каждый дюйм пещеры, включая пол. Были ли они именно бабочками? Вряд ли, но я не знаю, как назвать их иначе. Бабочки не превышали длиной половину мизинца, они имели множество крыльев, похожих на извивающиеся ленты гимнасток. Я коснулся одной из подлетевших ко мне, но она рассыпалась в переливающуюся пудру. Каждый мой шаг убивал бабочек на полу, но они не пугались и не желали взлетать иначе чем, когда им захочется. В окружении живой красоты я, как хашишин в райском саду, исполнился счастья, замер и наблюдал за бабочками. Они летали, садились на мои руки. Впервые оказавшись на свету, я взглянул на ладони, и они очищались от ран, мозолей и грязи.

Пребывая в таком безмятежном блаженстве, я ощутил присутствие затаившегося зла. Во мраке я заметил змея, несоразмерно толстого для своей длины. С разрушительностью торнадо он двинулся по стенам, оставляя крупные рытвины в покрывале бабочек. С ужасом я представлял, как этой твари хватит считанных минут, чтобы истребить полюбившихся мне созданий. Я вступил в битву со змеем. В ярости тварь двигалась еще проворнее и потому уничтожала еще больше бабочек, которым я, собственно, помогал. Я и сам стал виновником гибели многих из них, каждый мой шаг, каждый удар убивал хрупких созданий вблизи. В последний раз я бросился на змея и вложив в руки нечеловеческие усилия вспорол брюхо твари ножом.

Когда бой завершился, я выронил оружие и упал на колени. На прежнем залитом светом своде остались крохи уцелевших. Все же, без моей защиты бабочки могли исчезнуть вовсе.

Мои раны кровоточили, смерть не казалась далекой. Вскоре я лишился чувств. Когда я очнулся, то увидел бабочек на коже, неприкрытой одеждой. Поначалу я испугался, ведь их хоботки впивались в меня. Но потом я заметил, что они не сосут кровь, а напротив. Когда бабочка протыкала кожу иглой, она постепенно тускнела. Они передавали мне свет, а с ним дарили жизненную энергию. Я благоговением дождался, когда они разлетятся и ощупал себя. К великому удивлению, на мне не осталось ни единой раны. Под разодранной одеждой в крови была здоровая неповрежденная плоть. Внезапно бабочки куда-то полетели, я пошел следом и так вышел обратно на стену. Стайка же устремилась вниз во тьму. С подкрепленными силами мой дух упрочился, затворились раны в душе. Одухотворенный я продолжил восхождение.

– Ты считаешь, события в пещере произошли на самом деле?

– Я не доверяю творившемуся в пещерах. Хотелось бы верить, что рассказанное случилось взаправду, но у меня нет доказательств.

Доктор покивал в задумчивости и оттого заприметил в ногах сверток, который он положил туда, когда пришел.

– О, кстати, смотри, что я принес.

Шеварднадзе снял оберточную бумагу и повесил картину на свободную стенку, что было проще легкого, они все были пусты. Изображение в половину человеческого роста в неказистой раме было создано текстурной печатью, неотличимой от полотна, написанного маслом. В мрачном рембрандтовском окружении одинокой фигурой в центре находилось тусклое приземистое дерево. Немногие мясистые ветви походили на корни, самим корням места не нашлось, точно холст специально был обрезан внизу. Несуразная крона была усыпана прекрасными зеленой свежести листьями. Они настолько контрастировали с мрачной композицией, как если в утренний час выстрелить дробью в оконные ставни. Образ, взятый напрямую из сна Алексея. Зелень на картине была поразительно схожа с описанием пещеры, да и в микроскопе он видел не что иное как бабочку. Выходило, что Алексей не выдумал историю. «Тогда от чего я лечу пациента, – думал Шеварднадзе. – Чья реальность в конце терапии окажется реальнее?»

Алексей смотрел на подарок, и ему нравилось, как Шеварднадзе завороженно любовался картиной.

<p>7</p>

Организм Алексея восстанавливался с необъяснимой скоростью, кожа приобрела эластичность и здоровый оттенок, а мышечная масса росла без тренировок. Однако, пациент страдал не плотью, а рассудком. Доктор добился позволения вывести его на прогулку, дабы не обрекать на изнурительное одиночество, когда возвращавшиеся воспоминания конфликтуют с искаженным восприятием реальности и способны увести разум в пущие заблуждения. Пусть площадки станции не равнялись даже самой захудалой аллее в липовом сквере, все же простор лучше утлой больничной палаты со спертым воздухом, где напрочь стопорилась любая мысль.

Перейти на страницу:

Похожие книги