Век нерожденных

– Был апрель. Шла третья неделя вторжения. Наших сминали, с неумолимым упорством враг занимал города и военные базы. К тому времени Европа до Урала оказались под оккупацией. На юге стабилизировать фронт удалось лишь в сотне километров от Ростова-на-Дону. Туда стянулись массы российских войск, да и сам по себе южный округ со штабом в Ростове был самым грозным в довоенной России. Отступать дальше, по сути, некуда. Страны средней Азии успели занять внушительные силы НАТО. Принимать бывших соперников европейцы не торопились. Такова человеческая натура, лодка тонет, но каждый будет думать только о себе.

Я врач и всегда считал себя морально выше вояк. Но порой даже самая смертоносная бомба способна нанести меньше вреда, чем единственное распоряжение.

До вторжения я добился определенного статуса с высокой должностью в ведущей больнице страны. При обороне подступов к городу, меня назначили заведовать санитарным ведомством того, что осталось от России. По моей части была катастрофа. Системы жизнеобеспечения, канализация, подвоз медикаментов, продовольствия… этого просто не стало. Мало того, в Ростов набилось сумасшедшее количество беженцев, миллионы ото всей России. Говорят, беда не приходит одна, и коли есть угроза плохого исхода, в кризисный момент такой исход обязательно наступит. Неблагоприятные факторы, сложившихся в Ростове, сформировали среду для возникновения беды. Ею стала чума. При обычных обстоятельствах болезнь очень неприятна, но не фатальна. Требуется локализовать источники эпидемии и затем направить больных в карантин под интенсивную терапию. При имевшихся обстоятельствах врачи не обладали ни временем, ни средствами борьбы, а в переполненном городе инфекция стремительно распространялась. Это как действовать без рук и инструментов одновременно. Однако я обязан был что-то предпринять. Здраво оценив возможности, я закрыл город, превратив его целиком в карантинную зону. Единственный выход, чтобы не позволить чуме распространиться вовне.

Наивно полагать, что несчастье имеет пределы. Как я говорил, генералы полагали, что линия фронта устоялась, и ценой громадных потерь мы таки сможем удержать Ростов. Оказалось, пришельцы сильно разобщились по оккупированной территории, но к середине апреля они стянули корпуса для атаки наших позиций. Удар смел наши порядки подобно ветру, что гонит листья. Если бы я открыл путь отхода из Ростова, не все, но часть людей сумела бы спаслась. Но я испугался заразы. Я бросил город и отступил с военными на Кавказ. Самостоятельно жители не могли далеко убежать, поэтому остались на милость врагу. Так я обрек целый город на убой.

– Не знаю, что сказать.

– Нечего говорить. В учебниках истории не объясняют, что делать в ситуации, когда остается выбор только среди решений, разного сорта чудовищности. В Ростове собрались беженцы со всей России, поэтому многие пережившие войну потеряли близких в «Ростовской трагедии». Таких, как тот офицер немало внизу. Теперь ты понимаешь, почему я не тороплюсь на Землю.

Алексей встрепенулся и охваченный импульсом озарения едва ли не подскочил со стула.

– Я вспомнил тоже, нет другое… Слушай, – слово наскакивало на предыдущее в речи Алексея. – Я попал в пещеру абсолютного мрака и долго плутал по ее камерам. Благодаря зрению, привыкшему к темноте, я мог различать очертания вокруг.

Спустя время я разглядел будто бы в определенном месте сам воздух плотнее, и этот сгусток движется подобно волку, который кружит рядом с добычей. Куда бы я ни подался, то чуял стороннее присутствие. В случайном луче света я разглядел существо. Оно имело человеческие очертания, походило на тень в черном балахоне, и бесформенное точно соткано из дыма. С испугу я бросил камень в чудовище, как сразу его окрестил. Разнесся звук удара о стену. Мной завладел ужас, он проникал в самые кончики волос. Отчего-то в голове моей выплыл строгий наказ не бежать от гневного зверя. Пятясь назад, я мозжечком вспоминал путь, которым пришел. Кожей я чувствовал близость угрозы. Нервы, разорвавшись, хлестали, отпуская тормоза, и я ринулся прочь, то и дело врезаясь в преграды. Чем резвее я бежал, тем сильнее я чувствовал дыхание тени. Страх мой не передать, если я замирал и вслушивался, то он раздавался топот, если казалось, что меня схватят, то чувствовал прикосновения. Я бежал быстро как мог.