Она вышла на беговую дорожку с луком и стрелой в руке и, натянув тетиву, встала у меловой разметки. Ее движения настолько были полны классической грации, что по рядам зрителей при ее появлении пробежал шепот восхищения, и Ачер вновь ощутил радость собственника, обладающего редкостной драгоценностью. С ней состязались миссис Реджи Чиверс, дочери мистера Мерриса, розовощекие Торли, Деджениты и Минготы. Слегка наклонив головы, темноволосые и золотоволосые, они образовывали живописную группу, стоя у меловой черты в муслиновых платьях всех цветов радуги и шляпках, украшенных пышными венками. Все они были молоды, прекрасны и купались в золотом солнечном сиянии. Но ни одна из соперниц Мэй не могла похвастать той почти сверхъестественной легкостью, с которой его жена, подобно бессмертной богине, согнула лук. Прицеливаясь, она чуть сдвинула брови.
«Да! — протянул Лоренс Лефертс. — Им всем далеко до нее. Взгляните, как она держит лук!»
«Согласен, — отозвался Бьюфорт. — Но это — единственная цель, которую ей суждено поразить…»
Ачер почувствовал внезапное раздражение. Несомненно, хозяин дома, в который они были приглашены, сказал только то, что могло прийтись по душе любому мужу. Тот факт, что неотесанный выскочка, не отличавшийся благонравным поведением, намекнул на недостаток привлекательности его супруги, лишний раз доказывало, насколько она чиста. И все же эти слова заставили его сердце сжаться. Что, если ее совершенная, но холодная красота была лишь занавесом, за которым зияла пустота? И когда Мэй, невозмутимая и румяная, направлялась к мишени, чтобы посмотреть, каков результат, он вдруг подумал, что никогда не приоткрывал этот занавес.
Она принимала поздравления своих соперниц и болельщиков с присущей ей простотой, и в этом был весь секрет ее очарования. Никто ей не завидовал, поскольку все понимали, что Мэй философски относится к своим успехам и поражениям. Но когда глаза ее встретились с глазами Ачера, ее лицо вспыхнуло от удовольствия, потому что они светились радостью.
Повозка миссис Велланд, запряженная пони, дожидалась молодую пару у ворот. Они забрались в нее и покатили домой, причем Мэй взялась сама управлять ею, а Ачер сел рядом.
Полуденное солнце ярко освещало лужайки и придорожные кусты. Беливью-авеню заполонили экипажи, в которых сидели нарядные леди и джентльмены, возвращавшиеся домой после состязаний по стрельбе из лука у Бьюфортов или после традиционного выезда на побережье. Повозки, двуколки, дрожки и ландо сомкнули плотные ряды так, что яблоку негде было упасть.
«Почему бы нам не навестить бабушку? — спросила Мэй и добавила: — Я хочу показать ей приз! До обеда еще столько времени!»
Ачер молча кивнул, и повозка свернула на Наррагансет-авеню, пересекла Спринг-стрит и выехала на дорогу, которая вела к скалистому берегу, поросшему вереском. В этом непрестижном районе и поселилась Кэтрин Великая, никогда не останавливавшаяся перед людской молвой и большими расходами. Еще в годы своей молодости она выстроила на заброшенном пустыре коттедж из бруса, с остроконечной крышей и с видом на залив. Веранда дома, стоявшего посреди дубравы, нависала над крутым обрывом. Дорога, по которой они ехали, петляла между металлическими вазонами и голубыми стеклянными шарами, разложенными в цветнике из герани; она спускалась к входной двери в коттедж, полированной под орех и как нельзя более удачно гармонировавшей с полосатой крышей веранды.
Дверь вела в небольшой холл, в котором был наборный паркетный пол с рисунком в виде черных и желтых звезд. В холл открывались двери четырех квадратных комнат с плафонами, расписанными известным итальянским художником. На них были изображены все боги-олимпийцы.
Когда чрезмерная полнота стала одолевать миссис Мингот, в одной из этих комнат она устроила себе спальню, а смежную с ней превратила в свой «наблюдательный пункт», в котором часами просиживала у окна в огромном кресле, обмахиваясь веером из пальмовых листьев. Но из-за того, что грудь ее была слишком пышной, воздушная волна колыхала лишь бахрому на дорожке, устилавшей кресло.
Старой Кэтрин приятно было лишний раз напомнить Ачеру, кто помог ему перенести бракосочетание на более ранние сроки, и поэтому она, как и в прошлый раз, оказала ему радушный прием. Она-то не сомневалась, что причиной спешки молодого человека была его необузданная страсть; а так как старая Мингот всегда приветствовала импульсивное поведение (если оно, конечно, не приводило к дополнительным расходам!), то она неизменно встречала Ачера подмигиванием и тайными намеками, словно они оба были заговорщики. К счастью, Мэй не понимала всей этой игры.
Пожилая леди с интересом принялась изучать брошь в виде стрелы с алмазным наконечником, приколотую к платью Мэй на груди. Это и был приз победительницы и миссис Мингот заметила, что во времена ее молодости такую филигранную работу оценили бы достаточно высоко.
«Но, вне всякого сомнения, — добавила она, — Бьюфорту удавались вещи и покрасивее!»
После короткой паузы она довольно закудахтала: