Век Просвещения

И вдруг, уже ближе к весне, когда начали светлеть дни и уплотнился мокрый снег на петербургских мостовых, стало ясно – в Америку! Надо ехать в Америку, в колонии, там сейчас столько возможностей заработать, там живут свои, родные, там, с его европейским и русским опытом, ему будет легче, чем где бы то ни было. Нет, за пояс он никого не заткнет, наши колонисты не из таковских, но на хлеб с маслом очень даже хватит. Кстати, можно наладить прямую торговлю с Россией, издалека, но без спекулянтов-перекупщиков, здесь же теперь расцвет! Империя устояла, империя победила, империя расширилась. Но это уже не для него, все, устал. А в Новой Англии спокойно: ни войн, ни эпидемий. С десяток лет, или даже больше, окончательно успокоились тамошние дела после окончательного изгнания ненавистных французов, давно уже нет в атлантических колониях никаких препятствий к довольной и достаточной жизни. И лучше всего двинуться в Новую Англию, поближе к побережью. Ну и что с того, если Брекенридж сидит в Салеме, пусть сидит себе на здоровье, можно поехать куда-нибудь еще, например, в Бостон.

164. Благотворительность

Потеряли, весь обоз потеряли братья Крашенинниковы, и слуг многих, и посредника верного, и интерес немалый, но не в накладе остались: спасла пресвятая Владычица сына и племянника, всего за стопку пухлых ассигнаций выкупили они его из острога. Да что острог – легкое то было дело, чудо истинное раньше случилось, когда не помер Григорий под арестом, даже не заболел, а трое из возниц пришлых, что при нем состояли, в два дни дух испустили, еще в самом начале, как схватили их.

Видать, и впрямь сидела где на повозке злая миазма, немочь безвидная, не обманывали, знать, прокламации губернаторские. В столицу ехала, ими же самими, словно камень из пращи, в далекую даль запущенная. И пока не пришли хорошие вести, много невеселых дум передумали братья, часто ходили к исповеди, чуть не пуд свечей сожгли ночами бессонными.

Оттого, когда прислали за ними однова от обчества сказать, что вот думают купцы о том, как помочь властям в годину нелегкую, то сразу встали братья в полный рост, не отказывались. Потом во вкус вошли и много лет служили по чумному делу до самого язвы окончания и именной ее величества благодарности. В Комиссии высокой их сами господа сенаторы слушали со вниманием, и в городе тоже обильное через ту работу к ним выросло уважение.

Правду говорит народ, не знаешь, где найдешь, а где в лужу с размаха ступишь.

165. Aut bene, aut nihil

Доктор Лемке, ныне находившийся в почетной отставке, в которую был всемилостивейше отпущен несколько месяцев назад с единовременной выплатой… но не будем о деньгах, и с пожалованием скольких-то там душ, от которых он немедля, сославшись на требования протестантской религии, отказался, опять чувствовал себя на своем месте. Ах, но прежде, чем продолжить, скажем для непонятливых, что менуэт с крепостными был заранее обговорен – государыня прекрасно знала, что такой дар принять невозможно, – однако статскому советнику долженствовало покидать службу согласно своему рангу, отчего и награды были произведены соответствующие, не меньшие, чем воспоследовали бы в отношении столь же отличенного заслугами исконного русского. Вот и пришлось разыграть такую, с позволения сказать, партию. Ну и ничего страшного.

Ныне же доктор был приглашен в город Москву по просьбе Чумной комиссии, более года назад учрежденной тогдашним правителем города. Принимали столичного гостя роскошно, со всем возможным политесом. И хоть он вовсе этого не просил, дали разговорчивого провожатого, повели в Кремль шитье смотреть да камни всякие, словно какого-нибудь путешествующего французика. И, как назло, наткнулись на похоронную процессию, шедшую в главный собор.

Никогда доктор в таких случаях не любопытствовал, а тут не удержался.

Стоял теперь отставной советник Лемке в совсем немногочисленном траурном собрании чуть не рядом с гробом. Чужая смерть часто довлеет неспешному, но и беспощадному размышлению. Ах, ведь малую толику не хватило губернатору, правильно начинал же, а вот выстоять не смог, хоть и человек военный. Да, не зря говорят, случается так, что на войне легче отличиться, чем по штатскому ведомству. Когда приказ, огонь и отступать некуда. Непросто солдатом быть, но русские умеют, может, лучше очень многих наций это умеют, признал доктор. Но вот понеслась нелегкая, почти никем не знаемая немочь – иные здесь потребны таланты. Да и можно ли научить такому?

Ах, все же жаль, нельзя так, заслуженный сановник и, как ни посмотри, герой. Славою покрытый, бранной богиней увенчанный, а без знамен, без караула. Да, в немилости умер, почти в позоре, увы. И права, ничего не попишешь, права государыня. По закону – права. Но что в смерти поминать грехи, загибать пальцы на обеих руках – не этого хотел от нас Господь, а прощения.