Но даже и в средних классах не наблюдалось открытой враждебности по отношению к религии, хотя идеология рационализма прогрессивно мыслящих, нетрадиционного Просвещения хорошо вписывалась в систему координат растущего среднего класса. Он был связан с аристократией и безнравственностью, присущей знати. И в самом деле, первые действительно свободомыслящие люди, вольнодумцы середины XVII в., жили согласно дополнительному значению их имени: в Дон-Жуане Мольера изображены не только сочетание атеизма и сексуальной свободы, но и ужас, который от этого испытывали почтенные буржуа. Хотя и для парадокса были основания (особенно характерные для XVII в.) в том, что интеллектуально более дерзкие мыслители, которые таким образом опережали, ускоряли приход идеологии более позднего среднего класса, Бэкон*® и Гоббс®°, как личности ассоциировались со старым и коррумпированным обществом. Армии растущего среднего класса нуждались в дисциплине и организации сильной и преданной морали. Теоретически агностицизм или атеизм отвечал их требованиям, а христианство им было не нужно, и философы XVIII в. не уставали показывать, что естественная мораль (которую демонстрировали благородные дикари) и высокие качества личности, присущие свободным мыслителям, были лучше христианства. Но на практике испытанные преимущества старых религий и ужасный риск запрета каких-либо сверхъестественных санкций морали был огромен не только для рабочей бедноты, которая из-за своей ограниченности не могла обходиться без суеверий, но и для среднего класса.
Постреволюционные поколения во Франции прилагали немалые усилия для создания буржуазной нехристианской морали, которая могла бы заменить христианскую при помощи «культа верховного существа», исповедуемого Руссо, а также различных псевдорелигий, построенных на рациональной нехристианской основе, но все же, создавая инструмент ритуала и культов (сенсимонисты и «религия гуманности» Конта’*)· Обычно попьггка создания внешних форм старых религиозных культов запрещалась, но не попьггка создать формальную светскую мораль (основанную на различных моральных концепциях, таких как солидарность) и более всего — светскую копию духовенства, школьных учителей. Французский учитель, бедный, беспомощный, пичкающий учеников каждой деревни римской моралью революции и республики, официальный соперник сельского кюре, не был на высоте, пока не пришла Третья республика, которая разрешила политические проблемы создания буржуазной стабильности на основании социальной революции на целых 70 лет. Но о нем уже говорилось в Законе Кондорсе 1792 г., который устанавливал, что «лица, которым поручено обучение в первых классах, будут называться учителями, повторяя с Цицерона и Салюстия, которые говорили об «учреждении общественной собственности» и «учреждении морали общественной собственности»··*
Буржуазия, таким образом, была разделена на тех, кто придерживался взглядов меньшинства откровенных вольнодумцев, и тех, кто поддерживал большинство набожных протестантов, иудеев, католиков. Тем не менее новым в истории было то, что сектор свободомыслия был несравненно динамичнее и эффективнее. Хотя в некоторые периоды времени религия оставалась очень сильной и мощь ее возрастала, она уже больше не доминировала, а отступала и осталась в таком положении в мире, измененном двойственной революцией. Нет сомнения в том, что подавляющее большинство граждан США были верующими той или иной религии, в основном они были протестантами, но конституция республики, несмотря на все усилия изменить ее, была построена по принципу агностицизма. Не сомневаемся мы и в том, что британский средний класс нашего периода — в основном благочестивые протестанты, но меньшинство агнос-тиков-либералов среди них постоянно растет. Бентам создавал в свою эпоху больше современных институтов, чем Уилибер-форс76
^.Наиболее важным результатом явилась победа светской идеологии над религиозной. В результате американской и французской революций многие политические и социальные изменения были секуляризированы. Результаты нидерландской и английской революций XVI и XVII вв. до сих пор обсуждались на традиционном языке христианства, православия, раскольничества или еретичества. Язык, символика, обычаи 1789 г. не христианские, не считая некоторых народно-архаических попыток создать культы святых и мучеников погибших героев-санкюлотов. Фактически все они были римского образца. В то же время это секу-ляризм революционных демократов, замечательная политическая гегемония либерального среднего класса, который навязал свои особые идеологические формы более широкому движению масс. Если интеллектуальное лидерство французской революции шло в основном не от масс, совершавших ее, становится понятным, почему ее идеология не могла также нести на себе печать традиционализма*.