Имелась ли какая-нибудь альтернатива этому всеобщему <1еЬас1е?’Почти очевидно, что нет. Из главных социальных групп, вовлеченных в революцию, буржуазия, как мы видели, обнаружила, что для нее порядок предпочтительнее шансу осуществления ее полной программы, когда столкнулась с угрозой собственности. Враждебную «красную» революцию умеренные либералы и консерваторы представляли одинаково. «Номабли» Франции, то есть респектабельные, влиятельные и богатые семьи, осуществлявшие политическое руководство делами этой страны, прекратили свою прежнюю вражду между сторонниками Бурбонов, орлеанистами, республиканцами, и обрели национальное классовое сознание благодаря недавно появившейся «партии порядка». Ключевыми фигурами в восстановленной Габсбургской монархии должны были стать министр внутренних дел Александр Бах (1806—1867), бывший умеренный либеральный оппозиционер, а также корабельный и торговый магнат К. фон Брук (1798— 1860), ключевая фигура процветающего порта Триеста. Рейнские банкиры и предприниматели, вьфажавшие взгляды прусского буржуазного либерализма, должны были бы предпочесть ограниченную конституционную монархию, но удобно устроились в роли столпов восстановленной Пруссии, которая во всяком случае избежала введения демократического избирательного права. В свою очередь, восстановленные консервативные режимы были уже совершенно готовы сделать уступки экономическому, юридическому, даже культурному либерализму бизнесменов, пока это не означало никакого политического отступления. Как мы увидим, реакционные 1850-е годы должны были стать, в экономическом отношении, периодом систематической либерализации. Поэтому в 1848—1849 годах умеренные либералы сделали два важных открытия в Западной Европе: что революция была опасной и что некоторые из их основных требований (особенно в экономической сфере) могли бьггь осуществлены и без нее. Буржуазия перестала быть революционной силой.
Большая масса радикально настроенных мелких буржуа, недовольных ремесленников, лавочников и т. д. и даже агрономов, чьи представители и вожди были интеллигентами, особенно молодые и ультрареволюционно настроенные, сформировали значительную революционную силу, хотя вряд ли ее можно назвать политической альтернативой. В общем они стояли на демократически левой позиции. Немецкие левые требовали новых выборов, потому что их радикализм сильно проявил себя во многих областях в конце 1848 и начале 1849 годов, хотя затем он испытывал дефицит в виде больших городов, которые были вновь завоеваны реакцией. Во Франции радикальные демократы получили 2 миллиона голосов в 1849 году против 3 миллионов за монархистов и 800 ООО за умеренных. Интеллигенция обеспечила их активистами, хотя, вероятно, только в Вене «Академический легион» студентов сформировал ударные боевые группы. Назвать 1848 год «революцией интеллектуалов» — заблуждение. Они были заметны в ней не более чем в большинстве прочих революций, которые происходят в большинстве своем в относительно отсталых странах, в которых большая часть средних слоев состоит из людей, имеющих отношение к обучению и владению письменным словом: выпускники различных учебных заведений, журналисты, учителя, чиновники. Но несомненно, что интеллектуалы были заметны; поэты — Петефи в Венгрии, Хервиг и Фрейлиграт в Германии (он бьш в правлении редакции Марксовой