Там, где городские плебеи, или еще реже новые пролетарии, испытали влияние якобинской, социалистической или демокра-тически-республиканской идеологии — как в Вене — студенческих активистов, они стали политической силой, по крайней мере как мятежники. (Их участие в выборах было еще незначительным и непредсказуемым, в отличие от обнищавших сельских батраков, которые, как например в Саксонии или Англии, были крайне радикально настроены). Парадоксально, что вне Парижа в якобинской Франции это было редким явлением, принимая во внимание то, что в Германии Коммунистическая лига Маркса обеспечивала элементы национальной сети для крайне левых. Вне этого круга влияния трудящаяся беднота была политически незначащей.
Конечно, мы не должны недооценивать потенциал даже такой молодой и незрелой силы как «пролетариат» 1848 года, все еще едва ли осознающий себя как класс. В одном смысле его революционный потенциал действительно был больше чем должен был стать впоследствии. Несгибаемое поколение времен нищеты и кризиса до 1848 года не было склонно верить тому, что капитализм смог бы, и еще меньше должен был бы, создать ему приличные условия жизни или даже что он вообще удержался бы. Непродолжительность существования и слабость рабочего класса, все еще формирующегося из массы трудящейся бедноты, независимых мастеров и мелких торговцев, предотвратили выдвижение только их экономических требований.
С другой стороны, организация, идеология и руководство были, к сожалению, неразвиты. Даже наиболее элементарная форма, профсоюз, была ограничена численностью в несколько сот человек, в лучщем случае несколькими тысячами членов. Достаточно часто даже общества квалифицированных первопроходцев профсоюзного движения впервые появились только во время революции — типографские работники в Германии, изготовители и продавцы щляп во Франции. Организованные социалисты и коммунисты были еще более малочисленны: их число не превыщало нескольких дюжин, в лучщем случае нескольких сот человек. Пока только 1848 год был первой революцией, в которой социалисты или что более вероятно коммунисты — для периода до 1848 года социализм был в основном аполитичным движением для создания кооперативных утопий — появились на переднем плане с самого начала. Это был год не только Кощута, А. Ледрю-Роллена* (1807—1874) и Мадзини, но и Карла Маркса (1818—1883), Луи Блана (1811—1882)’ и Л. О. Бланки*” (1805— 1881) (суровый мятежник, появлявщийся лищь тогда, когда на короткое время революции его освобождали из тюрьмы), Бакунина и даже Прудона. Но что означал социализм для своих сторонников кроме как названия для сознательного рабочего класса со своими собственными устремлениями к обществу с другой формой социального устройства и основанному на низвержении капитализма? Не был ясно определен даже его враг. Было много разговоров о «рабочем классе» или даже о «пролетариате», но во время самой революции ничего не говорилось о «капитализме».