Конечно, державы были довольно далеки от дружелюбия, не говоря уже о пацифизме. Они готовились к европейской войне — иногда в неверном направлении233
— даже тогда, когда их собственные министры иностранных дел старались изо всех сил предотвратить то, что они единодушно считали катастрофой. Ни одно правительство в 1900-х годах не преследовало целей, достижение которых могло быть связано с войной или с постоянной военной угрозой, как гитлеровское правительство в 1930-х годах. Даже Германия, генштаб которой тщетно умолял об упреждающем нападении на Францию в то время, как ее союзница Россия была парализована войной, а позднее поражением в ней и революцией 1904—1905 годов, воспользовалась удачным моментом, временной слабостью и изоляцией Франции для того, чтобы активно заявить о своих имперских претензиях на Марокко, т. е. возникла достаточно управляемая ситуация, по поводу которой никто не собирался начинать больщую войну, и так и не начал. Ни одно правительство крупной державы, даже самой амбициозной и безответственной, не хотело большой войны. Старый император Франц Иосиф, объявляя о ее начале своим обреченным подданным в 1914 г., совершенно искренне сказал: «Я не хотел, чтобы это произошло», хотя именно его правительство, по большому счету, и спровоцировало ее.В определенный момент медленного сползания в пропасть война показалась столь неизбежной, что некоторые правительства решили, что лучше уж выбрать самый благоприятный, или наименее неподходящий, момент для начала военных действий. Утверждают, что Германия ждала этого момента с 1912 года, но вряд ли он мог наступить раньше. Конечно, на заключительном этапе развития кризиса 1914 года, который ускорило совсем необязательное покушение на австрийского эрцгерцога, совершенное студентом-террористом в провинциальном городке в глубине Балкан®-, Австрия знала, что рискует запустить механизм мировой войны, стращая Сербию, а Германия, решив оказать полную поддержку своей союзнице, сделала ее совершенно неизбежной. «Баланс сил складывается не в нашу пользу», — сказал австрийский военный министр 7 июля. И не лучше ли было начать самим, не дожидаясь дальнейшего ухудшения ситуации? Германия следовала той же логике. Только в этом узком смысле вопрос «кто виноват?» имеет какое-то значение. Но, как показали события, летом 1914 года, в отличие от прежних кризисов, на мирном решении поставили крест все державы — даже англичане, от которых немцы без особой надежды ожидали нейтралитета и которые тем самым увеличивали шансы и Франции, и России проиграть эту войну234
. Ни одна из великих держав не нанесла бы миру coup de grace^^ даже в 1914 г., если они не были согласны, что его раны уже были смертельны.Проблема определения истоков первой мировой войны, таким образом, не сводится к определению «агрессора». Ее решение следует искать в самом характере последовательно ухудшающейся международной ситуации, которая во все большей степени выходила из-под контроля правительств. Постепенно Европа оказалась разделенной на два противоборствующих блока великих держав. Такие блоки вне войны сами по себе были явлением новым, возникшим вследствие появления на европейской арене объединенной Германской империи, созданной благодаря дипломатии и войне за счет других стран в 1864—1871 гг. (см.
Однако есть одна существенная разница между глобальными конфликтал'1
и, приведшими к возникновению первой мировой войны, и конфликтами, лежащими в основе угрозы третьей миро-