Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг

Во-вторых, с подъемом мировой промышленности капиталистической экономики изменились и ставки в международной игре. Это не означает, что, перефразируя знаменитое изречение Клаузевица, война впредь будет лишь продолжением экономической конкуренции иными средствами. Таков был взгляд, к которому склонялись исторические детерминисты того времени, хотя бы потому, что наблюдали множество примеров экономической экспансии посредством пулеметов и канонерских лодок. Тем не менее это было сверхупрощением вопроса. Если на капиталистическое развитие и империализм возложить ответственность за бесконтрольное сползание к всемирному конфликту, невозможно не признать, что многие капиталисты сами были сознательными поджигателями войны. Любой беспристрастный анализ деловой прессы, частной и коммерческой переписки предпринимателей, их публичных выступлений в банковских, коммерческих и промышленных кругах показьшает вполне определенно, что большинство бизнесменов воспринимали международный мир как благо. Несомненно, война как таковая была приемлемой лишь в той степени, в какой она не мешала «привычному бизнесу», а главное возражение войне со стороны молодого экономиста Кейнса (тогда еще не ставшего радикальным реформатором своей науки) сводилось не только к тому, что она убивает его друзей, но также делает невозможной экономическую политику, основанную на принципах «привычного бизнеса». Естественно, существовали и воинствующие экономические экспансионисты, но либеральный журналист Норман Энджел выразил единое мнение предпринимателей: вера в то, что война выгодна капиталу, есть «Великая иллюзия», что и дало название его книге в 1912 г.

И в самом деле, с какой стати капиталисты, пусть даже промышленники, за возможным исключением фабрикантов оружия, должны были желать взорвать мир и спокойствие во всем мире — основу их процветания и развития, если весь каркас международного бизнеса и финансовых сделок базировался на этом? Очевидно, что те, кто наживался за счет международной конкуренции, не имели никаких поводов для жалоб. Точно так же, как свобода проникновения на мировые рынки не наносит никакого ущерба современной Японии, так и немецкая промышленность могла бы спокойно наслаждаться ею до 1914 года. Те, кто терял на этом, естественно были склонны требовать экономической защиты у своих правительств, хотя, впрочем, это не означало того, чтобы требовать войны. Более того, крупнейшая из потенциальных неудачниц, Британия воспротивилась даже этим требованиям, и ее экономические интересы оставались направленными на мирное развитие, несмотря на постоянные опасения конкуренции со стороны Германии, которые резко проявились в 1890гх годах, и невзирая на реальное проникновение немецкого и американского капитала на британский внутренний рьшок. Что касается англо-американских отношений, здесь мы можем зайти еще дальше. Если бы одна лишь экономическая конкуренция сулила войну, англо-американское соперничество, по логике вещей, должно было бы подготовить почву для военного конфликта, как считали некоторые марксисты межвоенных времен. И все же именно в 1900-е годы Британский имперский генеральный штаб отменил даже самые гипотетические условные планы в отношении англо-американской войны. С тех пор такая возможность была полностью исключена.

Тем не менее развитие капитализма с неизбежностью толкало мир в направлении межгосударственного соперничества, империалистической экспансии, конфликтов и войн. После 1870 года, как указывали историки: «...переход от монополизма к конкуренции был, вероятно, самым важным фактором в создании благоприятных условий для европейского промышленного и коммерческого предпринимательства. Экономический рост был еще и экономической борьбой — борьбой, призванной отделить сильного от слабого, сломить одних и укрепить других, поддержать новые, голодные страны за счет старых. Оптимизм по поводу будущего неограниченного прогресса уступил место неуверенности и ощущениям агонии в самом классическом понимании этого слова»*"**.

Проще говоря, экономический мир более не являл собой, как это было в середине столетия, солнечную систему, обращавшуюся вокруг единственной звезды: Великобритании.

Если финансовые и коммерческие сделки по всему миру по-прежнему проходили через Лондон, Британия уже явно не была ни «мастерской мира», ни основным рынком сбыта. Наоборот, ее относительное увядание было явным и нескрываемым. Множество конкурирующих национально-промышленных экономических систем сталкивались друг с другом.