Век "Свободы" не слыхать. Записки ветерана холодной войны

Наконец самолет тяжело плюхнулся на шереметьевскую посадочную полосу и, трясясь на "родных ухабах", подрулил поближе к аэровокзалу. На борт зашел пограничник, равнодушно оглядел салон, после чего автобус доставил пассажиров "Боинга" в комплекс здания для прохождения паспортного и таможенного контроля. Подошла и моя очередь. Старший прапорщик за стеклянным окошком долго разглядывал мой паспорт, затем меня, потом снова паспорт, потом визу, потом недоуменно снова меня, и, наконец, что-то на дисплее своего компьютера. Не приняв никакого решения и не задав ни одного вопроса, по селектору он вызвал старшего смены. Им оказался майор. Вдвоем они еще раз повторили упомянутую уже процедуру, а затем майор спросил меня, кто и где выдал мне сей документ и на каком основании. Начиная заметно нервничать, я ответил, что там и так все по-немецки и по-русски понятно написано, но если нужно, я повторю. Майор и после этого не понял, какие у меня дела в Министерстве обороны, однако уточнять больше не стал. В конце концов после тридцатиминутной заминки штамп в визу все же был поставлен. Мне разрешили пройти.

На таможне я уверенно направился к "зеленому" коридору". Совсем юный страж "свободного экономического пространства", узрев меня с объемистым "сидором", тут же спросил: "Валюта есть?" Я ткнул пальцем в нужную графу декларации. Тот оживился: "Покажите!" Я достал несколько долларовых "косарей" (всей налички было порядка шести "кусков") и показал ему, добавив, что все остальные "хрусты" точно такие же. "Покажите все!" Мне вполне хватило до этого "содержательной беседы" с пограничниками, поэтому я, уже по-настоящему выходя из себя, сказал, что все остальное предъявлю в присутствии начальника таможни "Шереметьево-2", назвав имя, фамилию, отчество, а также номера служебного и домашнего телефонов данного лица. Услышав это, другой таможенник, видимо, поумнее или поопытнее первого, велел мне побыстрее проходить и не блокировать "зеленый коридор". Надо сказать, что во все мои последующие командировки в Россию погранконтроль и таможню я проходил гладко и без заминки, порой даже через дипкоридор.

Я выплеснулся в зал ожидания. Со всех сторон сразу понеслись заманчивые предложения с кавказским акцентом: "Бырат, Масква дэшэво давэзу!", "Дарагой, далэко эхат, тачка нужин?" Никак не реагируя на весь этот навязчивый извозный сервис либо же огрызаясь на далеко не литературном английском, я прошел в глубь зала и, конечно, того, кто должен был меня встречать, не увидел. Ведь в лицо-то мы, получается, друг друга и не знаем. "Все, картина Репина "Приплыли"... Я в запарке фрайернулся настолько, что забыл обменяться "особыми приметами",- мелькнула запоздалая трезвая мысль (сказал, правда, про наколки на левой руке, да вот только в России это не такая уж и особая примета). "Ладно,- подумал я чуть погодя и не особенно впадая в панику,- можно еще позвонить в бюро РС, или на худой конец (вот только чей?) воспользоваться "кавказским извозом". Еще раз пристально присмотревшись к наводняющей "Шереметьево-2" публике, я увидел слегка рыжеватого, уже начинающего заметно лысеть человека среднего роста, в остальном ничем особым не примечательного. Человек этот тоже пристально оглядывал зал. "Может, это и есть Володя Пластун,- прикинул я,- тем более что и стоит он возле окошка, где по внутренней трансляции дают объявления для прибывающих. А, была не была, спрошу!"

Я подошел к нему:

- Владимир Никитич?

- Да, а вы Валерий? Ну именно таким я вас себе и представлял.

Володя сказал мне, что несколько раз просил объявить для меня место своего нахождения. Я, в свою очередь, объяснил причину почти часовой задержки.

- Все ясно,- сказал Владимир Никитич,- твою фамилию, видимо, не успели убрать из "черного списка", поэтому и вышла некоторая неразбериха.

Мы вышли из здания аэропорта и после представления меня человеку за рулем (впоследствии один из постоянных московских авторов "Сигнала", подполковник запаса Михаил Елистратов) и еще одному пассажиру в салоне "Жигулей" (хозяину квартиры на Ленинском проспекте, где мне предстояло жить) поехали в направлении Москвы. "Шестерка" принадлежала Володе. "Это,сказал мне Пластун,- единственное, что я приобрел за несколько лет службы "за речкой".

Чуть отъехав от Шереметьева, остановились. Володя достал бутылку коньяка, стаканы и плеснул на троих помалу. "За встречу на родной земле!" Мы выпили, и тут я как то сразу почувствовал, что впредь никогда не буду испытывать "жажду" в России. Забота была одна - только бы не спиться. Но этого, слава богу, не случилось. Как правильно заметил Владимир Никитич, а до него и Веничка Ерофеев, русский человек должен знать, когда выпивает: "с кем, где, когда, что и сколько". По второй накатили за знакомство. На "третий", выйдя из машины, по традиции выпили молча и стоя.

ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"