Но в салоне, который Анна Тереза де Курсель, маркиза де Ламбер, устраивала в отеле Невер (ныне Национальная библиотека), преобладали разговоры. Богатая, но строгая, она продолжила в период буйного Регентства строгие и величественные манеры, характерные для упадка Людовика XIV. Она не поощряла игру в карты, шахматы, даже музыку; она была за интеллект. Как и маркиза дю Шатле, она интересовалась наукой и философией, и иногда (по словам Вольтера) говорила выше своей головы; но голова была красивой и титулованной, что заставляло шипеть любую метафизику. Каждый вторник у нее собирались ученые и аристократы, каждую среду — писатели, художники и ученые, в том числе Фонтенель, Монтескье и Мариво. На ее собраниях саванты читали лекции, авторы — свои готовящиеся книги, создавались литературные репутации; из этого bureau d'esprit, или министерства ума, эта щедрая и амбициозная хозяйка провела несколько успешных кампаний по введению своих протеже во Французскую академию. Она была одной из сотен любезных, культурных, цивилизованных женщин, которые делают историю Франции самой увлекательной историей в мире.
VI. ВАТТО И ИСКУССТВО
Революция в искусстве отразила изменения в политике и морали. После краха империалистической политики Людовика XIV в войне за испанское наследство (1702–13) дух Франции переключился с блеска славы на удовольствия мира. Настроение того времени не требовало новых церквей, большее применение находили городские особняки, такие как Отель Матиньон и Дворец Бурбонов (1721–22). Если не считать таких архитектурных необъятностей, жилища и комнаты стали меньше, но их убранство было более тонким и изысканным. Барокко стало переходить в рококо: I То есть стиль неправильных форм и обильного орнамента перешел в почти хрупкое изящество, переходящее в игривую и неисчислимую фантазию. Восторг от изысканной отделки, ярких красок и удивительных эволюций дизайна стал отличительной чертой стиля Régence. Классические ордера исчезли под игрой изящных изгибов, углы были скрыты, молдинги щедро украшены резьбой. Скульптура отказалась от олимпийского величия Версаля в пользу более мелких форм с грациозным движением и эмоциональной привлекательностью. Мебель избегала прямых углов и прямых линий и была нацелена скорее на комфорт, чем на достоинство. Появилось siège à deux, кресло для двоих, предназначенное для друзей и влюбленных, испытывающих пафос расстояния. Чарльз Крессент, главный краснодеревщик регента, основал стиль Регентства, создав стулья, столы, письменные столы и бюро, сверкающие перламутровым маркетри и сияющие сознательной любовью.
Сам Филипп по своей личности, манерам и вкусам символизировал переход к рококо. Перенеся правительство из Версаля в Париж, он перенес искусство из классической трезвости Людовика XIV в более легкий дух столицы, а богатство буржуазии направил на покровительство искусству. Он был меценатом по должности и par excellence; он был богат сам по себе и хорошо платил. В его вкусе были не грандиозность и масштабность, не традиционные живописные темы религии, легенды, или истории, а мелкие шедевры совершенной работы, манящие пальцы и открывающие глаза: шкатулки с драгоценностями, серебряные сосуды, золотые чаши, причудливые шинуазри, картины с изображением роскошных женщин, одетых с натуры Рубенсом или Тицианом, или колышущихся в роскошных одеяниях Веронезе. Его художественная коллекция в Пале-Рояле была открыта для всех ответственных посетителей; она могла бы соперничать с любой другой коллекцией, если бы не его любовницы, которые просили и принимали. Художники приходили в его комнаты, чтобы учиться и копировать, а Филипп отправлялся в их мастерские, чтобы наблюдать и учиться. С Шарлем Антуаном Койпелем, своим главным художником, он говорил с характерной вежливостью и скромностью: «Я счастлив и горд, месье, что получаю ваши советы и пользуюсь вашими уроками».65 Он был бы высокоцивилизованным человеком, если бы не страдал от жажды и неконтролируемого восприятия красоты.
Качество эпохи наиболее ярко проявилось в живописи. Освобожденные регентом и новыми покровителями, художники Ватто, Патер, Ланкре и Лемуан отбросили правила, установленные Ле Брюном в Королевской академии изящных искусств. Они охотно откликнулись на спрос на картины, которые отражали бы тягу регента к красоте и удовольствиям, живую грацию женщин Регентства, теплые цвета мебели и портьер Регентства, веселые вечеринки в Булонском лесу, игры и маскарады при дворе в Ссо, изменчивые нравы актеров, актрис, примадонн и танцовщиц. Языческая мифология заменила мрачные истории о мрачных святых; странные фигуры из Китая, Турции, Персии или Индии позволили освобожденному уму свободно блуждать в экзотических мечтах; идиллические пасторали заменили героические «истории»; портреты покупателей заменили подвиги королей.