Век Вольтера

Дидро добавил «Разговор капеллана и Ору» — туземца, выучившего испанский язык. Ору, в чьей хижине поселился капеллан, предлагает ему выбрать жену и дочерей в качестве постели. Капеллан объясняет, что его моральный кодекс запрещает ему принять такую услугу, но одна из девушек прикасается к нему, и он становится мужчиной. Следующие три дня он проводит, объясняя Ору христианскую этику, следующие три ночи спит по очереди со второй дочерью и третьей, а «четвертую ночь, как в узах чести, посвящает жене хозяина».49 Его усилия по обращению Ору в христианство вызывают у Дидро радостные страницы:

КАПЛАН. Что для вас брак?

ОРУ. Согласие жить в одной хижине и спать в одной постели до тех пор, пока мы этого хотим.

ШАПЛАН. А когда вы больше не захотите?

ОРУ. Мы разделяем.

КАПЛАН. А что происходит с детьми?

Это не проблема, говорит Ору; женщина возвращается с ними к своему отцу; вскоре за ней ухаживает другой мужчина, который с радостью принимает ее детей, ведь дети — это экономический актив в сельскохозяйственном обществе.

КАПЛАН. Может ли отец спать со своей дочерью, мать — с сыном, брат — с сестрой, муж — с чужой женой?

ОРУ. Почему нет?

ШАФРАН. Полагаю, однако, что и здесь сын не часто спит со своей матерью.

ОРУ. Нет, если только он не испытывает к ней глубокого уважения.50

Капеллан уезжает почти покоренным «таитянским» образом жизни; он признается, что «испытывал искушение бросить одежду на корабль и провести остаток жизни среди этих «детей природы». Дидро делает вывод почти так же, как его бывший друг Руссо в своих «Рассуждениях об искусствах и науках» (1750) и «Рассуждениях о происхождении неравенства» (1755):

Хотите получить сокращенное описание почти всех наших несчастий? Вот он. Существовал естественный человек. В него был внедрен искусственный человек; и началась гражданская война, продолжающаяся всю жизнь, arose…. Иногда естественный человек оказывается сильнее, иногда его сбивает моральный и искусственный человек. В любом случае бедное чудовище дергают, щиплют пинцетом, мучают, растягивают на колесе… бесконечно несчастное.51

Дидро, конечно, был очень плохо осведомлен о таитянах. Сам Бугенвиль описывал их как людей, полных суеверий и табу, напуганных воображаемыми злыми духами и подверженных влиянию жрецов, не говоря уже о разнообразных насекомых и болезнях. Дидро, неугомонный в моногамии, никак не мог понять, почему необходимость общественного порядка наложила столько ограничений на беззаконные сексуальные инстинкты человечества. Он был еще одним примером того, как индивидуальный интеллект возомнил себя мудрее обычаев расы.

Существует забавный контраст между этической философией Дидро-писателя и Дидро-человека. Теоретически, временами его моральные идеи граничили с анархизмом. В такие моменты он описывал человеческую природу как в основном добрую и, исходя из этого, предлагал «следовать природе», то есть инстинкту. Только благодаря инстинкту, считал он, человек может освободиться от уз, которые накладывают на него религия и общество с их тысячей условностей, запретов и законов. В этом настроении он называл соитие «суверенным счастьем»;52 Любовь он определял как «сладострастное трение двух мембран» и «сладострастную потерю нескольких капель жидкости»;53 и уверял свою любовницу, что прелюбодеяние — «проступок менее предосудительный, чем малейшая ложь».54 Он был философом, жаждущим жить как петух.

По мере расширения своего жизненного опыта он изменил почти все свои этические взгляды. Отклоняясь от Руссо в сторону Вольтера, он все более мрачно смотрел на человека, который плох как по своей природе, так и в результате социальной деградации. «Ничто так хорошо не показывает, насколько отвратительна человеческая природа, как легкость, с которой люди соглашаются на самые дурные поступки, когда [как в толпе]… никто не несет личной ответственности за причиненное зло».55 «Поверьте мне, — говорит Жак-фаталист, — мы никогда не жалеем никого, кроме самих себя».56 Теперь Дидро отменяет свои прежние преувеличения новыми: «Естественный человек» «свернул бы шею своему отцу и переспал с матерью, если бы не развитие его разума путем воспитания».57 По мере того как его сексуальные потребности уменьшались, Дидро пришел к согласию с Эпикуром в том, что «удовольствия души» приносят более стабильное удовлетворение, чем физические наслаждения.58 «Разве, — спрашивает он, — обладание красивой женщиной доставляет только физическое удовольствие? Разве есть только физическая боль в том, чтобы потерять ее из-за смерти или непостоянства? Не является ли различие между физическим и моральным столь же твердым, как между животным, которое чувствует, и животным, которое рассуждает?»59