Век Вольтера

Сам он в то время часто бывал в Бате, не в силах справиться с подагрой и к тому же сильно оглох. «Я ползаю по этому месту на трех ногах, но мои товарищи поддерживают меня в тонусе; последняя часть загадки Сфинкса приближается, и я скоро закончу, как и начал, на четвереньках».131 Он с интересом занялся воспитанием своих внуков; надежда вечно теплится в стареющей груди. Вернувшись в свое поместье в Блэкхите, он последовал совету Вольтера и стал возделывать свой сад, гордясь своими дынями и яблоками; по его словам, он был доволен тем, что «вегетировал в компании с ними».132 Вольтер писал ему утешительные письма, напоминая, что хорошее пищеварение (которое граф сохранил) больше способствует удовольствию, чем хорошие уши. Он встретил конец с неизменным юмором. О себе и своем друге лорде Тироули, тоже старом и немощном, он сказал (возможно, вспомнив Фонтенеля): «Мы с Тироули уже два года как умерли, но не хотим, чтобы об этом знали».133 Он умер 24 марта 1773 года в возрасте семидесяти девяти лет, не подозревая, что его письма, публикацию которых он запретил, были сохранены и завещаны его сыном и, будучи напечатанными в следующем году, сразу же поставят его в ряд мастеров житейской мудрости и английской прозы.

I. Знаменитый клуб сгорел в 1733 году, но вскоре был восстановлен.

ГЛАВА III. Правители

I. ГЕОРГ I: 1714–27

Англичане, как вскоре убедились Вольтер и Монтескье, были гораздо умнее французов в вопросах управления государством. Обезглавив одного государя и отправив другого в испуге бежать через Ла-Манш, они теперь импортировали короля, который оставил свое сердце и разум в Германии, взял длительный отпуск в родном Ганновере и мог с легкостью управляться парламентом, чей образ жизни и язык он никогда не мог понять.

Ганноверский дом уходит корнями в средневековую Германию, ведя свою княжескую родословную от герцогов Брауншвейг-Люнебургских к Генриху Льву (1129–95), а от него — к его Вельфу, или Гельфу. Сам Ганновер стал курфюршеством Священной Римской империи в 1692 году. Его первый курфюрст, Эрнест Август, женился на Софии, внучке Якова I Английского. После смерти Эрнеста его вдова, согласно парламентскому Акту об урегулировании (1701), стала наследницей английского престола.

Ее сын Георг Луи, второй курфюрст Ганноверский, омрачил это счастливое наследие несчастливым браком. Его жена, София Доротея, возмущалась его неверностью и планировала сбежать с графом Филиппом фон Кенигсмарком, красивым полковником гвардии. Георг раскрыл заговор; о графе больше никогда не слышали, и предположительно он был предан смерти (1694). София Доротея была арестована и предана суду, ее брак был аннулирован, и оставшиеся тридцать два года своей жизни она провела в заточении в замке Альден. Она родила своему мужу дочь, ставшую матерью Фридриха Великого, и сына, ставшего Георгом II Английским.

София, вдовствующая курфюрстина Ганноверская, умерла в 1714 году, за два месяца до кончины королевы Анны; таким образом, ей не хватало королевской власти, но ее сын сразу же был провозглашен Георгом I Великобританским и Ирландским. 18 сентября он прибыл в Англию, начав новую эпоху в английской истории. Он взял с собой сына и невестку, несколько немецких адъютантов и двух любовниц: Шарлотту фон Кильмансегге, которую он сделал графиней Дарлингтонской, и графиню Мелузину фон дер Шуленбург, которую он сделал герцогиней Кендальской и, возможно, своей женой. Англия могла бы принять это соглашение как соответствующее нравам того времени, но обе дамы, на взгляд и кошелек англичан, были некрасивы и дорогостоящи. Мелузина продавала свое влияние за такие большие суммы, что даже Уолпол, надзиратель за коррупцией, пожаловался; тогда Джордж спросил, не получал ли сам Уолпол гонорары за свои рекомендации на должности?1

В 1714 году Георгу I было пятьдесят четыре года, он был высок и по-солдатски сложен, «простой, грубый человек», которому не было дела до книг, но он показал свою храбрость не на одном поле боя. Леди Мэри Монтагу называла его «честным болваном».2 но он не был таким тупым, каким казался; она признала, что «он был пассивно добродушен и желал, чтобы все люди наслаждались тишиной, если бы они позволили ему это сделать».3 Нельзя было ожидать, что он будет чувствовать себя как дома в столь незнакомой обстановке, в столь неопределенной работе. Он был нанят британской олигархией, чтобы предотвратить вторую реставрацию Стюартов; у него не было ни «божественного права», ни личных притязаний на трон; он видел, что эти виртуозные англичане, управлявшие парламентом, намерены управлять и им; и он едва ли мог простить им, что они говорят по-английски. Он считал их ниже своих ганноверских соратников. Он удалился в недра Сент-Джеймсского дворца, почти ежегодно бежал в Ганновер и делал все возможное, чтобы направить английские средства и политику на защиту своего любимого курфюршества.