Век Зверева

Водки Зверев за всю свою стремительно катящуюся к недоуменному завершению жизнь выпил примерно на три таких же вот жизни, а может быть, и на четыре. Стоя за занавесью и глядя в щель, целесообразно узкую, годную лишь для наблюдения сектора возможной стрельбы, он рассматривал прохожих. Жители эти уже как бы преодолели связь времен. Перешагивая через лужи, отрывая один каблук от, советской еще работы, асфальта, они опускали его на асфальт грядущий, сквозь подошву ощущая, как выпирают сквозь этот самый асфальт аккуратные плитки мостовых Кенигсберга. Он бы много дал сейчас за то, чтобы вот так же пройтись по улицам, попросить пива в ларьке, хлебного вина отыскать в стекляшке или красного сожрать какую-нибудь люляшку, а главное — еще раз взять за талию женщину и повести ее в дюны. Или на берега вечной речки Преголе, где семь мостов, а может быть, столько было когда-то, а может быть, потом только будет.

Длинная череда бутылок, кружек, стаканов, стопок отошла на второй план, но продолжала длиться. Красное вино на рассвете, хлебное после полуночи, коньяк из милицейского сейфа на работе. Зверев сошел бы с ума, будучи умеренным трезвенником. Это была его война, его наркомовские граммы, и наркомом он был и рядовым в одном лице.

Теперь он вспоминал своих женщин, которых и было-то всего-навсего, не много и не мало, но каждая вернулась сейчас на эту краюшку асфальтовую, прошлась в демисезоне мимо этого дома, по сектору возможного обстрела. И маленькие, и высокие, и просто умные. Зверев всех их видел сейчас и со всеми прощался. Некоторых уже не было в живых, они опередили его и ждали, должно быть, с другой стороны тоннеля.

Потом он призвал своих товарищей, живых и мертвых, в форме и в гражданке, трезвых и пьяных в дым, и они пришли, а потом и вовсе привиделся футбол его детства, и покатился мяч, недорогой, шестирублевый, ленинградский, без нипеля, со шнуровкой, и остановился под сапожком. Галлюцинация прервалась…

Под окном стояла женщина и придерживала ногой в сером сапожке мяч, вот показался малолеток, и она ткнула носком, и пошла… в его, Зверева, подъезд. Женщина молодая и необъяснимо знакомая. Он отошел от занавески, пробежал в прихожую, открыл дверь, стал слушать. Шаги приближались. Он метнулся назад, в квартиру, схватил щетку одежную, какое-то пальтишко, выскочил, расстелил на перилах и стал вроде бы чистить. Женщина прошла мимо, и этажом выше хлопнула дверь. На Зверева она посмотрела искоса, но все же с интересом. Она его видела в подъезде в первый раз. Зверев прикинул по звуку номер квартиры. Открывала она своим ключом, а значит, дома сейчас никого не было.

Зверев вернулся в квартиру, прижался лбом к двери, застонал. Потом — опять к окну…

Ничего бы и не случилось, не спустись она снова минут через сорок на улицу с пустым пакетом в правой руке и, как видно, со свертком мусора — в левой. Зрение у Зверева действительно сильное. А это повышало шансы того, что дома она сейчас одна. Рост — где-то сто семьдесят пять, вес — в норме, волосы каштановые, длинные и прямые, нос — средней высоты и ширины, спинка — прямая, лоб — высокий, брови — дугообразные, уши закрыты волосами, противокозелок выпуклый… Да иди ты. Ты же не идентификацию проводишь по словесному портрету. Ты хочешь запомнить — какой могла быть твоя последняя женщина. А могла она быть вот такой.

Зверев выскочил пулей из квартиры, сбежал вниз, магазин-подвальчик «24 часа» недалеко, метрах в пятидесяти. Пробежав эти метры и ворвавшись в зальчик, он ее не обнаружил, закручинился, потом вспомнил про мусор, вышел наружу, прикинул, где здесь контейнеры, и точно. Она шла именно оттуда. Тогда уже спокойно, отчетливо, вспоминая, что и деньги-то он не захватил, стал проверять карманы и в рубашке нашел тридцать тысяч.

Рассказчик

Что говорил Юрий Иванович Зверев Татьяне Ивановне Гагариной в короткие минуты совместных покупок в магазине «24 часа», не известно, но представимо. Ему лично денег хватило на бутылку шампанского и шоколадку. Татьяна Ивановна приобрела значительное количество продуктов для приготовления обеда. Через десять минут обольститель оказался у нее дома. Наверное, отчаяние и близкие отношения с вечностью помогли Звереву сказать такие слова и так аргументировать ситуацию, что даже в наше убойно-осторожное время сердце женщины дрогнуло. Тем более редчайшее совпадение обстоятельств. Она осталась одна и нуждалась в собеседнике.

Зверев выделялся из ряда прохожих некоторой отрешенностью и особенным выражением глаз. Фотографии его показывались по телевизору и висели на всех возможных стендах. За короткие минуты, составлявшие путешествие до подвальчика и обратно, он был опознан доброхотами. Мы узнали из прослушивания «закрытого» эфира сей прискорбный факт, знали, что к дому по улице Суворова направляется группа захвата, а квартал и сам дом взяты в тройное кольцо, без явных признаков исполнителей. Теперь оставалось или — ждать появления по этому адресу Бухтоярова, или отследить контакты Зверева по его выходе из дома.