Веха

– Товарищ капитан! – наконец пробормотал я, и продолжил. – Я безумно рад вашему предложению, но у меня есть одно но, и это «но» может, впоследствии, испортить вам вашу карьеру! Дело в том, что моего старшего брата репрессировали, но затем разобрались, что он не виновен и отпустили, но с партии исключили! Вроде всё нормально, но хода ему больше нигде нет, и если это обстоятельство вскроется по какому-нибудь поводу, то вам тогда несдобровать! Понимаете? Вы не обижайтесь, и прошу вас, чтобы вы правильно меня поняли, а стать членом партии я очень хочу! Если всё будет нормально, то к концу службы можно будет вернуться к этому вопросу, а пока я буду тем, кем я есть в настоящее время! Хорошо?

– Интересный ты фрукт, Павел Харитонович! – посматривая на меня, произнёс капитан, и чуть помолчав, отпустил, поблагодарив за откровенность.

Прошёл ровно год после моего призыва в армию, всего лишь год, а до дембеля было ещё два года. Командир батареи обещал мне, что отпустит в отпуск в конце июня, или начале июля месяца на следующий год. Я ждал этого отпуска, как манны небесной.

16.06.2015 год.

Веха!

Разлом!

Часть восьмая!

Что мне нравилось здесь, в Бессарабии, так это то, что был конец ноября, а у них было, как у нас в конце августа, или в начале сентября. Вокруг висел спелый виноград, и мы его поедали столько, что иногда после этого бегали почти всю ночь в туалет. За эту осень мы отъелись помидор, арбузов, дынь и винограда. Совсем недавно убрали подсолнечник, и семечки лежали на токах огромными кучами. Столько семечек я не видел никогда.

Как-то нам принесли почти полный мешок уже поджаренных семечек и угостили нас ими. Отдав нам мешок, два молодых парня помахали нам ручкой и, улыбаясь, удалились. Мы целый вечер щёлкали их, не подозревая подвоха. У нас не было даже мысли, что кто-то желает нас отравить. Семечки были до такой степени вкусные, что мы и не заметили, как съели содержимое этого мешка.

В итоге двадцать человек попали в больницу, трое из нас умерли, а мы, все остальные, мучились около месяца, истощав до невозможности, но выдюжили. Я зарёкся, вообще когда-нибудь есть семечки, достаточно было посмотреть на них, как меня начинало воротить.

После этого случая, НКВД провел огромнейшую работу с местным населением, нашли этих парней, и через три дня расстреляли. Они оказались обычными диверсантами, завербованными, румынскими властями. Население самой Бессарабии очень лояльно относилось к нам, и в основном были доброжелательны, но находились такие, которые плевали вслед нашим солдатам и офицерам. Такие случаи наказывались, но не все получали наказание.

Служба моя вошла в колею, чёткий распорядок дня, режим службы, хоть и был перенасыщен, но всё равно у нас появилось свободное время, и я снова стал почти каждый день отправлять письма домой, Сашке, Василю. Старался как можно больше описывать красоты Бессарабии, не вдаваясь в подробности своей службы, о которой писал только вскользь. Аня тоже мне писала постоянно, и я через день получал от неё письма, в которых она описывала, как растут детки, о домашних делах. Передавала привет от друзей по работе, но никогда не писала о том, что ей тяжело без меня одной с двумя детками. У меня всё хорошо и всё!

Домой я, естественно, об этом случае не писал, зачем будоражить родных, но для себя выводы сделал. Оказывается не все люди, которые улыбаются, и очень доброжелательны, бывают хорошими, скорее наоборот.

В начале декабря наш комбат вызвал меня с лейтенантом и поставил перед нами задачу, чтобы мы определили зону обстрела нашей артиллерии по позициям предполагаемого врага, находящегося по ту сторону реки, а также на нашем берегу. Я стоял с открытым ртом и слушал капитана, не понимая для чего нам наш берег.