материализм так же для него неприемлем, как и всякая форма онтологизма. Кажущийся
биологизм системы Авенариуса не должен вводить в заблуждение, это чисто формальный
и столь всеобщий биологизм, что его мог бы принять любой «мистик». Один из самых
умных эмпириокритицистов, Корнелиус, признал даже возможным поместить в числе
преднаходимого божество. Наша же марксистская интеллигенция восприняла и
истолковала эмпириокритицизм Авенариуса исключительно в духе биологического
материализма, так как «то оказалось выгодным для оправдания материалистического
понимания истории. Эмпириокритицизм стал не только философией социал-демократов,
но даже социал-демократов «большевиков». Бедный Авенариус и не подозревал, что в
споры русских интеллигентов «болышевиков» и «меньшевиков» будет впутано его
невинное и далекое от житейской борьбы имя. «Критика чистого опыта» вдруг оказалась
чуть ли не «символической книгой» революционного социал-демократического
вероисповедания. В широких кругах марксистской интеллигенции вряд ли читали
Авенариуса, так как читать его не легко, и многие, вероятно, искренно думают, что
Авенариус был умнейшим «большевиком». В действительности же Авенариус так же
мало имел отношения к социал-демократии, как и любой другой немецкий философ, и его
философией с не меньшим успехом могла бы воспользоваться, например, либеральная
буржуазия и даже оправдывать Авенариусом свой уклон «вправо». Главное же нужно
сказать, что если бы Авенариус был так прост, как это представляется гг. Богданову,
Луначарскому и др., если бы его философия была биологическим материализмом с
головным мозгом в центре, то ему не нужно было бы изобретать разных систем С,
освобожденных от всяких предпосылок, и не был бы он признан умом сильным, железно-
логическим, как это теперь приходится признать даже его противникам
3[
3]. Правда,
эмпириокритические марксисты не называют уже себя материалистами, уступая
материализм таким отсталым «меньшевикам», как Плеханов и др., но сам
3[3] Авенариусу не удалось освободиться от «предпосылок», его гносеологическая точка зрения очень
сбивчива, пахнет и «материализмом», и «спиритуализмом», и чем угодно, но не проста.
эмпириокритицизм приобретает у них окраску материалистическую и метафизическую. Г.
Богданов усердно проповедует примитивную метафизическую отсебятину, всуе поминая
имена Авенариуса, Маха и др. авторитетов, а г. Луначарский выдумал даже новую
религию пролетариата, основываясь на том же Авенариусе. Европейские философы, в
большинстве случаев отвлеченные и слишком оторванные от жизни, и не подозревают,
какую роль они играют в наших кружковых, интеллигентских спорах и ссорах, и были бы
очень изумлены, если бы им рассказали, как их тяжеловесные думы превращаются в
легковесные брошюры.
Но уж совсем печальная участь постигла у нас Ницше. Этот одинокий ненавистник
всякой демократии подвергся у нас самой беззастенчивой демократизации. Ницше был
растаскан по частям, всем пригодился, каждому для своих домашних целей. Оказалось
вдруг, что Ницще, который так и умер, думая, что он никому не нужен и одиноким
остается на высокой горе, что Ницше очень нужен даже для освежения и оживления
марксизма. С одной стороны у нас зашевелились целые стада ницшеанцев-
индивидуалистов, а с другой стороны Луначарский приготовил винегрет из Маркса,
Авенариуса и Ницше, который многим пришелся по вкусу, показался пикантным. Бедный
Ницше и бедная русская мысль! Каких, только блюд не подают голодной русской
интеллигенции, и все она приемлет, всем питается, в надежде, что будет побеждено зло
самодержавия и будет освобожден народ. Боюсь, что и самые метафизические и самые
мистические учения будут у нас также приспособлены для. домашнего употребления. А
зло русской жизни, зло деспотизма и рабства не будет этим побеждено, так как оно не
побеждается искаженным усвоением разных крайних учений. И Авенариус, и Ницше, да и
сам Маркс, очень мало нам помогут в борьбе с нашим вековечным злом, исказившим
нашу природу и сделавшим нас столь невосприимчивыми к объективной истине.
Интересы теоретической мысли у нас были принижены, но самая практическая борьба со
злом всегда принимала характер исповедания отвлеченных теоретических учений.
Истинной у нас называлась та философия, которая помогала бороться с самодержавием во
имя социализма, а существенной стороной самой борьбы признавалось обязательное
исповедание такой «истинной» философии.
Те же психологические особенности русской интеллигенции привели к тому, что она
просмотрела оригинальную русскую философию, равно как и философское содержание