Вековые конфликты

Первая из них - Томас Кобгем. Этот отпрыск знатного рода, брат влиятельного дипломата, ставшего губернатором южных портов, занялся пиратством - профессией, которую елизаветинские власти терпели, пока это соответствовало их планам. Кобгем, видимо, в чем-то перешел допустимые пределы и очутился в Тауэре. В 1570 году ему удалось убедить одного из приближенных Сесила - сэра Генри Невилла - похлопотать за него перед всемогущим министром. В июле 1570 года Невилл неоднократно писал Сесилу, что Кобгем может стать разведчиком, весьма пригодным для использования на службе Ее величества, например для наблюдения за испанским послом Деспесом или за английскими эмигрантами во Фландрии. Тогда, правда, дело застопорилось: то ли у Сесила не было вакансий, то ли он не считал кандидатуру подходящей. Томаса Кобгема освободили лишь в конце 1570 года или в самом начале 1571-го, вероятно, отчасти по просьбе влиятельного военачальника графа Сассекса. (Сохранилось письмо Уильяма Кобгема к Сассексу с выражением благодарности за то, что тот соизволил принять Томаса на службу.)

Судя по всему, Томасу Кобгему было поручено наблюдать за перепиской Норфолка, находившегося уже с октября 1569 года в Тауэре. Свою работу Кобгем совмещал с одалживанием денег под поручительство Норфолка, которому и пришлось потом удовлетворить претензии кредиторов. Судя по показаниям секретаря Норфолка - Хикфорда, Кобгем занимался не только переправкой писем к Норфолку и Лесли, в частности от Ридольфи, но и выведыванием любой информации о планах и действиях противников Сесила. О причинах столь неумеренной любознательности нетрудно догадаться, хотя надо оговориться, что, по-видимому, не сохранилось письменных доносов Томаса Кобгема Сесилу.

Томас Кобгем действовал не в одиночку. В официальном рассказе о поимке Байи сообщается, что просьбу Томаса Кобгема переслать захваченные письма епископу Росскому активно поддержал присутствовавший при этом некий Фрэнсис Берти, состоявший в свите прелата. Берти вызвался отнести их епископу. Уильям Кобгем согласился, но запечатал пакет своей печатью и поставил условие, чтобы пакет вскрыли в его присутствии. Не лучше ли было тогда просто самому отнести их послу Марии Стюарт, не прибегая к услугам Берти? Между тем поведение Берти, в том числе и его тесная связь с Уильямом и Томасом Кобгемами, возбуждает сильное подозрение, что и он являлся соглядатаем лорда Берли.

И наконец, сам лорд Уильям Кобгем. Он совершил, если верить официальной версии, тяжкое преступление, сотрудничая с иностранным послом и изменниками (правда, еще не объявленными таковыми) против собственного правительства и обманывая главного министра королевы. Берли, бывало, прощал своих врагов, если они не были ему опасны, однако он не знал снисхождения к участникам заговоров против Елизаветы. Правда, Уильям Кобгем подвергается наказанию, но как раз такому, как если бы он совершил не действительное, а лишь видимое преступление, которое нужно было скрыть. Губернатор был арестован, но содержался под стражей в доме лорда Берли. 19 октября 1571 г. Сесил писал графу Шрюсбери (которому Елизавета приказала стать тюремщиком Марии Стюарт): «Милорд, Кобгем находится как арестант в моем доме, иначе его надо было бы заключить в Тауэр. Я очень любил его и поэтому огорчен совершенным им преступлением». Правда, позднее Уильяма Кобгема все же перевели в Тауэр, но на короткое время. Заключение могло быть совсем несуровым: в главной государственной тюрьме были самые различные помещения - от холодных темных казематов до комфортабельных дворцовых помещений, в которых временами поселялись сама королева и ее придворные. А после освобождения… Кобгем вернулся на свой пост губернатора южных портов, на котором вряд ли бы сохранили действительного сообщника Марии Стюарт и Норфолка.

Надо признать, что эти ссылки Эдвардса на благосклонность Берли к Уильяму Кобгему выглядят внешне очень убедительными, но только внешне. Дело в том, что в истории елизаветинского правительства и в действиях того же Сесила можно найти немало подобных «нелогичных» поступков, которые кажутся такими только из-за незнания обстоятельств, обычно вообще не отраженных в сохранившихся документах, но влиявших на поведение политических деятелей. В данном случае многие факторы могли побудить Берли посмотреть сквозь пальцы на проступок Кобгема. Кто знает, может быть, причиной являлась расстановка сил при дворе или стремление хитроумного министра, имея столь сильный козырь против Кобгема, превратить в свою креатуру такое немаловажное лицо, как губернатор южных портов.