Векрь. Равновесие

В Создателей сложно было не верить. Любой, кто хоть раз увидел один из гигантских Монументов Жизни, что стояли на краях мира, поверил бы. Верес видел два – Монумент на восходе, и то лишь издали, и еще развалины того единственного из пяти, что стоял в самом центре мира, на плато Полудня, где сходились границы трех самых крупных областей Айи. Но и внушающего благоговейный страх вида тех развалин, не имевших ни капли общего с привычными храмами и статуями признанных богов, хватило, чтобы он крепко-накрепко и на всю жизнь уверовал. Хоть официально и считалось, что творцами жизни являлись Четверо, вернее самый старший из них, Орот, бог неистового огня и всего сущего, рожденного им из бушующего пламени…

Тем не менее, во что бы там Верес не верил, каким-то образом это проклятое переселение, вернее, выселение его «души» случилось. Вереса, правда, не покидало стойкое чувство (о, он всё ещё мог стойко чувствовать?), будто его кто-то насильно выдернул из горячо любимого тела. Как щербатую занозу из пальца, аккурат в процессе соприкосновения грубого металла с упрямой шеей. Неотвратимым, мощным рывком, которому Верес не мог бы сопротивляться, даже если бы захотел.

Таинственный кто-то буквально разделил надвое самую его суть, отделил что-то от крепкого плотского корня. А заодно вытащил прямо из ледяных костлявых лап старика Хэта, которому Верес прежде столько раз смеялся в лицо. В тот момент, когда, наконец, у Льдобородого появилась возможность припомнить ему все издёвки. По крайней мере, тощий жрец аккурат перед казнью убеждал толпу, что души мертвых, исходящие из тел, особенно прогневавших богов, а значит теперь и Вересов, сразу после смерти безвозвратно втягивают страшные ледяные ноздри, никогда до конца не способные согреться теплотой человечьей души…

Ну, ладно – пусть этот кто-то решил, что с бледным стариком Вересу видеться пока не пришёл срок. Не то чтобы он не был благодарен… Хотя вообще не ясно было даже, за что быть благодарным. Кто он теперь – бестелесный призрак? Неприкаянная душа, зависшая между мирами?

Эй, ты, тот самый кто-то! – попытался он крикнуть. – Покажись, коли не боишься! Толстые гнутые кости Орота! – ругаться выходило только мысленно, – Даже звука издать не получается! Вересу только и оставалось, что бестолково висеть над плахой да глазеть на подлых палачей и безучастных зевак.

Да уж, толпа, вылупившая зенки на его позорное расчленение, собралась разношерстная. Верес обвёл взглядом площадь и который раз подивился увиденному. Ещё перед казнью, гордо подняв голову, он смотрел в эти лица, – на казнь пришли богатые и бедные, хитрые и простые, – пытаясь увидеть хоть толику возмущения происходящим. Хотя бы каплю сочувствия или негодования на этих знакомых и незнакомых физиономиях.

Он вглядывался в лица тех, кто заполнил своими бренными телами площадь в этот жаркий полдень. Ну хоть тень сомнения, наконец! В том, что творится не справедливое возмездие, а что-то несусветное, невероятно подлое и омерзительное. Творится прямо у них на глазах, и скоро эта дрянь, может, коснётся и их жизней, их детей, их близких. Неминуемо, необратимо…

Но нет – ни щепотки смятения или сожаления в этих лицах. А ведь он еще вчера, да и всю свою сознательную жизнь – по крайней мере, последние десять лет, с тех пор как встал на Путь Чистых – защищал их от страшных и свирепых чудищ и прочей нечистой плоти помельче.

Некоторые из зевак, слушая нелепые лживые обвинения и вопиюще несправедливый приговор, лишь неодобрительно качали головами и цокали языками. Вот она, сила словесного внушения. Вот она, людская память и благодарность! Короткая и ничтожная, как выяснилось…

Внезапно носатый жрец недовольно повёл своим бледно-горбатым носом, испещренным рытвинами застарелой болячки, резко дёрнулся и скинул накидку с совершенно лысой головы. А потом пошарил вокруг своими маленькими глубоко посаженными глазками из-под густых седых бровей и вдруг уставился на Вереса с выражением глубокого недоумения. Неужели видит? Верес даже невольно дёрнулся, попытавшись взглянуть на себя, но ничего не получилось – висел над плахой как пригвождённый к придорожному столбу.

Однако, жрец, похоже, так и не смог его разглядеть. Определённо, носатый почуял что-то неладное, не иначе как своим долгим носом, некогда изъеденным золотистой липучкой. Может увидел странное помутнение или свечение в воздухе?

Продлилось это внезапное оживление полусонного жреца всего пару мгновений. Спустя эти мгновения взгляд его потух, а серый капюшон снова облачил тощую голову, гладкую как точеная статуэтка Тарари в дальнем храме на Корявой горе. И вновь только длинный горбатый нос торчал наружу, недовольно морщась на окружающую действительность.

Интересно, что бы это значило? – пришла ему на ум мысль. Ведь худой жрец явно что-то почувствовал. Например, незримое присутствие Вереса. Или ещё чьё-то – например, того, кто всё это провернул с его телом и м-м… душой?