Вексель судьбы. Книга 2

Алексей заметил, как уголки глаз Катрин подёрнулись влагой, а губы задрожали. “Как могла она, эта воплощённая принцесса, выросшая в окружении невероятного богатства и неограниченных возможностей, как могла она решиться столь страстно и безоговорочно посвятить своё сердце мне - плебею, скитальцу без роду и племени, человеку не только без документов, но и без возможности до конца понять и принять современность? Неужели я значу для неё что-то больше, чем просто обходительный и неглупый собеседник или держатель капитала, препорученного мне её дядей?”

— Не думай, ни о чём не думай…— громким и быстрым шёпотом продолжала Катрин, слово догадываясь о его мыслях и желая им вопреки утвердить свою правоту.— Я люблю тебя. Тебя одного…

Алексей почувствовал, как под жаром этих слов начали плавиться и исчезать сомнения, и с какого-то момента уже более ничего не могло их двоих разделить. Наклонив голову, он поймал горячее дыхание Катрин и припал к её губам в стремительном, сильном и бесконечно сладостном поцелуе.

То, что он не решался совершить прежде, свершилось само - он целовал Катрин не с отточенным мастерством искушённого любовника, а с той невыразимой страстью, которая рождается в редкие, а для иных так и остающиеся за гранью чувственного понимания моменты, когда любовь и жизнь сливаются в один неразделимый поток. И с каждой новой секундой этого нарастающего единения, за которым начинала угадываться и проступать трудноуловимая, но определённо единая сущность их двух сблизившихся жизней, Алексей понимал, что никогда прежде он не любил столь крепко, безусловно и бескорыстно.

А также - что вряд ли когда ещё сможет полюбить с такой же силой и непридуманной искренностью.

“Наверное,— подумал Алексей,— наши жизни действительно должны были пересечься, поскольку чьей-то высшей волей мы оба оказались связанными с этими непостижимыми древними сокровищами… И моя жизнь, и жизнь Катрин, и жизни целых поколений её родственников неразрывно с ними переплелись, и потому встреча не была случайной. Однако я сжёг большую часть тех богатств. Что-то будет теперь?”

— Как же всё-таки несправедливо и печально устроена жизнь,— произнесла Катрин, когда они, наконец, разомкнули объятья.— Сегодня утром уехал дядя Франц, чтобы спасти нас, а завтра - ведь это будет завтра?- уедешь и ты. Уедешь, чтобы спасти кого-то ещё…

— Я давно заметил, что беды приходят разом и все вместе.

— А ещё вот что я подумала: дядю преследуют американцы, а тебя - русские. Русские положили в наш депозитарий свои ценности, а американцы ими воспользовались. Однако это их проблемы, сильных и больших. Отчего же мы, трудолюбивые и честные посредники, должны из-за этого так страдать?

— Наверное, потому что нет и не может быть на свете тихой гавани,— ответил Алексей, сразу же почувствовав от высказанной мысли острую горечь.

— Такая гавань должна быть. Пусть даже единственная на целый мир - наша с тобой гавань!

— Будем в это верить.

— Конечно. А всё-таки подумай, Алекс: может быть, ты сумеешь решить все вопросы, не уезжая в Москву, отсюда? Пусть эти люди приедут к нам, мы отдадим им все ключи, а они оставят нас в покое. Ведь это же так просто и, главное,- безопасно!

Последняя мысль, словно пронёсшаяся по сумеречному небосводу яркая звезда, прочертила неожиданный луч надежды, и Алексей был готов с радостью эту надежду разделить, если бы не держал в памяти давно просчитанные сценарии.

— Нет, так не выйдет,— ответил он, вздохнув.— Этим людям нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Во-первых, я должен убедиться, что они освободят её полностью и без каких-либо дальнейших условий. Во-вторых, после освобождения её нужно будет немедленно спрятать, а лучше всего - из России увезти. В-третьих, прибыв сюда, они наверняка узнают про историю с камином, и в этом случае их требования ужесточатся, если вообще не выйдут за грань разумного. Поэтому мне придётся улетать.

— Хорошо,— с обречённой покорностью согласилась Катрин.— Но о ком ты говоришь? О той ли женщине, что приезжала вместе с тобой в июне?

— Да, конечно же. О ней.

— Ты её любишь?

— Я её любил. Сейчас трудно судить - сильно ли я её любил, или не очень, но то, что я любил и мы были близки - это факт. Однако мы разошлись, и теперь между нами нет ничего. Ничего совершенно.

— Вряд ли так уж и ничего. Что-нибудь всё равно должно было остаться…

— Нет, не осталось. Точнее, сохранилась только моя ответственность за её безопасность и жизнь, которая сейчас висит на волоске из-за моих действий. Ведь если она погибнет, то как я смогу тогда ходить по земле? В остальном же - между нами отныне нет ровным счётом ничего, что бы нас сближало.

— А что между вами произошло?

— Она потребовала от меня, чтобы я стал таким же, как все кругом. Захотела тихого счастья и уюта, а это требование показалось мне мещанством. Когда я убедился, что те слова, ею произнесённые, не были случайны, то всё, что сближало нас, в один миг погасло и рассыпалось.

— И как давно это произошло?