Вексель судьбы. Книга 2

— Читай здесь теперь!— Первомайский забрал у меня телеграмму и протянул скреплённые огромной канцелярской скрепкой листы бумаги с наползающими друг на друга через одинарный интервал жирными машинописными строчками.

В этом документе после короткой преамбулы со ссылкой на номера каких-то приказов и распоряжений следовал список фамилий лиц, приговорённых к расстрелу за “пораженческую агитацию и подготовку к побегу”. Я попытался было этот список прочесть, но адвокат сразу же ткнул пальцем в нужную строчку внизу - там стояла фамилия Раковского.

Моему изумлению не было предела.

— Как это понимать?— спросил я, внутренне подготовляя себя к очередному “повороту жизни”, который, согласно учению Первомайского, надлежало пройти молча и созерцательно.— К кому же тогда я отправляюсь?

— К Раковскому, разумеется. По телефонограмме из Москвы для него было сделано исключение, его не расстреляли. Но как опытный заключённый, он не мог не понимать, что означал шум в коридоре, когда сидельцев-соседей массово увозили отнюдь не на пикник. Так что у вас, Александр Сигизмундович, будет иметься отличная возможность первым ему обо всём этом официально сообщить и намекнуть на встречную откровенность. Теперь вы вооружены по самое “не могу”! Желаю вам всемерного успеха!

Последняя фраза о “всемерном успехе” показалась мне наигранной и неискренней, однако из-за обилия новой информации я не стал разбираться в причинах подобной оценки. Решив, что в течение предстоящей командировки я понемногу приведу в порядок свои мысли, растерявшие былой строй, я попрощался с Первомайским, который сказал, что отправляется пешком в поликлинику на улице Грановского, бросил взгляд на домашнее окно, где, как мне показалось, мелькнула рука матери, перекрестившая меня,- и мы отправились в путь.

Возле “Новокузнецкой” мы приняли в кабину ещё одного чекиста, и далее всю дорогу я провёл в сопровождении молчаливых офицеров, двое из которых по несколько раз менялись за водительской баранкой.

Мы покидали Москву по Варшавскому шоссе, и я был по-настоящему удручён, насколько ситуация на окраине и в пригородах отличалась от той относительно спокойной обстановки, которую привык наблюдать в центре. У Даниловской мануфактуры была развернута батарея зениток, а сразу за поворотом на Катуаровское шоссе вдоль обочины можно было встретить противотанковые ежи, которые в случае опасности легко могли были быть перетянуты на сам тракт. Мысль о том, что в предместьях Москвы уже готовятся встречать вражеские танки, показалась мне совершенно дикой и неуместной, но ещё более неуместной выглядела моя командировка навстречу приближающемуся фронту.

Расстояние от Москвы до Орла в триста пятьдесят километров мы преодолевали почти пятнадцать часов. Где-то за Тулой дорогу напрочь заблокировала по причине поломки большая военная колонна, и мы несколько километров объезжали её по полю, бесстрастно давя широкими каучуковыми колёсами неубранный хлеб. В другом месте регулировщик настоял, чтобы мы съехали в лес, поскольку ожидался вражеский налёт. Действительно, из придорожного укрытия мы вскоре наблюдали, как прямо над лентой шоссе на небольшой высоте проносились немецкие самолёты, готовые расстрелять и забросать бомбами любого, кто бы двигался по ней.

После Тулы движение порой становилось совершенно черепашьим - мы то плелись в хвосте за длинной цепью военных тягачей, то пропускали встречные колонны, в которых на грузовиках в сторону Москвы везли заводские станки, коров c поросятами, конторскую мебель и ящики с документами, а остальная их часть была забита беженцами, среди которых - очень много детей… После Мценска видели страшную картину - уничтоженную немецкой авиацией нашу танковую часть на марше. Чтобы освободить шоссе, подбитые лёгкие танки стащили в кювет, а вот несколько тяжёлых танков - кажется, это были новейшие танки марки КВ,- сдвинуть с асфальта не удалось, и теперь всем приходилось объезжать их сожжённые громады по обочине. Там же, рядом со сгоревшим военным грузовиком, прямо на земле лежали несколько мёртвых солдат, тела которых не успели увезти и захоронить. Я подумал, что из многочисленных казней войны одна из наиболее страшных - быть убитым не в бою, а на пути к месту боя, не успев ни разу выстрелить.

От осознания возможности того, что готовые возникнуть в любую минуту немецкие самолёты так же запросто могут прикончить и меня, определённо становилось не по себе. И лишь когда с приходом сумерек мы продолжили путь с потушенными фарами, я понемногу воспрянул духом.

Мы добрались до Орла к двум ночи - на военном посту перед въездом в город нас встретил местный офицерик, который показал дорогу до гостиницы. Меня сразу же провели в забронированный номер, на ходу объяснив, как спускаться в бомбоубежище, однако немного порадовав известием, что сегодняшняя бомбёжка миновала и можно рассчитывать на спокойный сон.

14/IX-1941