Мария Никитична снова вложила письмо в конверт и сказала со вздохом:
– Дурак!.. Как есть – круглый дурак. Ради замужней женщины решил своей свободой пожертвовать. И на меня ему наплевать. Доказывает, вишь, любовь!.. Вы бы, товарищ начальник, подержали его в тюрьме месяца два – авось, поумнеет.
Я взялся за фуражку.
– Нельзя, мамаша! За любовь тюрьмы не полагается, такой статьи нет… А Свиридов-то знает об этой истории?
– Нет. Кабы знал – пришиб бы Вовку. У него, у Петьки-то, не заржавеет, недаром офицер бывший…
– Позвольте, Свиридов… офицер?
– А как же! Только они скрывают это.
– Но ведь Свиридов служил в Красной Армии?
– Служил, батюшка, служил!.. И на китайской чугунке воевал от красных. Это все было. А только он – офицер белый.
Я снова присел к столу.
– Как же это стало известно, Мария Никитична?
– Слухом земля полнится… А ты разыщи, батюшка, такого человека – Лихонин его фамилие. Командир Миша Лихонин, то бишь, Михайло Михайлыч. Он все про Петьку выложит, как на ладошке…
Все это я занес в протокол, но когда предложил старушке подписать, она отмахнулась:
– Нет! Я ни с которой стороны к этим делам непричастная.
Вернувшись к себе, я прошел в одиночку, где находился добровольный узник.
– Хороший вы человек, Павлов!.. Но если будете сбивать следствие с толку, можете вправду очутиться в тюрьме. По обвинению в сознательном попустительстве Свиридову. У меня есть все основания привлечь вас за безобразия на складе, но я не сделаю этого, учитывая, что вы недавно демобилизованы и бухгалтер еще неопытный. Но, повторяю, если будете болтаться под ногами со своей неумной филантропией… У вас же мать, об этом вы подумали? Ведь помимо любви существует еще и чувство сыновнего долга. Сейчас вас освободят…
Между тем у меня на столе лежало напоминание прокурора: все законные сроки по делу Свиридова вышли.
Увы – это так. Но ведь в резерве есть еще Лихонин.
– Смир-р-рна! Товарищи командиры!..
– Здравствуйте, товарищи! Продолжайте занятия!
– Тут к вам, товарищ комбат, командир из милиции…
– Товарищ Лихонин?..
– Так точно: комбат Лихонин.
– Я инспектор Крайрозыска.
Вот что я узнал в тот день от Лихонина.
10 июля 1929 года белокитайские войска, в числе которых были две дивизии русских белогвардейцев, стали обстреливать нашу пограничную территорию. Была захвачена КВЖД.
Наркомвоенмор приказал сформировать Особую Дальневосточную Армию. Начались жестокие бои…
В те дни к командиру одной из наших частей явился небольшой отряд китайской охраны КВЖД, укомплектованный бывшими русскими белогвардейцами. Командир отряда, некто Свиридов, от имени всех принес повинную, просил применить амнистию, зачислить отряд в Красную Армию.
Так и было сделано. После ликвидации конфликта на КВЖД новоявленных красноармейцев демобилизовали. Все они стали обладателями советских военных билетов и разъехались – кто куда. Тогда-то и произошло знакомство командира роты Лихонина со Свиридовым.
– Позже я получил письмо от бывшего прапорщика Васильева, – закончил свои воспоминания Лихонин. – Тот сообщал, что их командир, Свиридов, покончил самоубийством и что якобы он, Васильев, присутствовал на похоронах. А теперь получается, что Свиридов жив. Интересно взглянуть на него…
Дело скромного кладовщика становилось все интереснее, и я, вызвав Свиридова, решил взять быка за рога.
– Почему и при каких обстоятельствах вы превратились в Свиридова, гражданин Карасев? Зачем понадобилось такое превращение «карася» – в «порося»?
Вздрогнув, он взглянул на меня с лукавым одобрением.
– Ловко!..
– Не даром свой хлеб едим, Николай Васильевич!.. Ну-с, как? Расположены к воспоминаниям?
– Могу отвечать на вопросы – не больше.
– Хорошо. Так давайте по поводу превращения…
– Хотелось учиться. Мечтал о горном институте, а сыну купца попасть в институт – что верблюду в игольное ушко.
– Одну минуту! Где же вы документы Свиридова приобрели – в Москве на Хитровке, или… в Харбине?
– Ах, вы и о Харбине осведомлены?
– Как видите.
– Документы купил в Харбине у русского босяка, курильщика опиума. Наркоман.
– И весь китайский период вашей деятельности так и жили по документам Свиридова?
– Так и жил.
– Фамилия Лихонина вам ничего не говорит?
Он снова одобрительно посмотрел на меня и качнул головой:
– Ну и ловкачи!..
– А прапорщика Васильева не припомните?
– Черт его знает! Мало ли их было, – не помню…