От Владивостока моим единственным попутчиком в двухместном купе старомодного вагона – «международки» оказался уже пожилой офицер – майор, с орденской колодкой и с лицом, отмеченным ожогами войны.
В первый же день путешествия он заметил:
– Люблю помолчать в дороге…
Так мы и молчали четыре дня: молча читали, молча пили пиво и чай, и курили молча, хотя давно узнали друг друга.
Наконец, перед какой-то станцией майор стал собираться, подтянул подпруги офицерского чемодана и подал мне ладонь.
– До свидания, и прошу извинить. Не хотелось ворошить прошлое…
Мне тоже не хотелось, но я решил узнать судьбу Кати Логиновой.
– Она – моя жена.
– Вот как! Что ж… Передайте привет от меня.
– Не нужно. Вас она ненавидит.
– Гм… В какой-то мере правильно. Ну, тогда кланяйтесь матери.
– Умерла… Давно, еще до войны.
– А вы счастливы, майор Павлов?
– Иногда жалею, что вернулся домой с войны. Я одинок. Катя меня не любит, порой даже ненавидит. Так же, как и вас…
Промелькнули домики пригорода, колеса загремели на стрелках, вагон качнуло; поплыло за окнами многолюдье перрона; состав дернулся и остановился.
Я выглянул из тамбура и увидел широкую спину Павлова. Он медленно шагал по перрону, и его никто не встречал.
СОБОЛИНАЯ ИСТОРИЯ
Жители нашего города любили вечерами прогуливаться по центральной улице.
Среди фланирующих часто можно было встретить довольно приметную пару. Он – высокий и худощавый, с сухим выхоленным лицом, в пенсне с золотым ободком, одет всегда в пальто-пыльник, на голове – жесткий котелок, какие сохранились теперь только в театральном реквизите. Именно этот котелок сразу выдавал иностранное происхождение владельца. Его спутница была так же высока, умеренно красива и весьма элегантна.
То был германский консул герр Адольф Клейнкопф и его супруга Эльвира.
Германские консульства в Сибири появились неизвестно к чему: начиная еще с 1914 года все немцы, не пожелавшие почему-либо принять русское подданство, репатриировались на родину. Оставшиеся же – после ликвидации колчаковщины – стали советскими гражданами, проживали в своих Блюменфельдах и Мариенталях в Славгородском округе и в двадцатых годах вряд ли нуждались в защите своих интересов со стороны Веймарской республики.
В нашем городе германское консульство помещалось в двухэтажном кирпичном особнячке, на дверях которого висел выпуклый овальный щит, покрытый белой эмалью, с черным орлом и надписью:
Чету Клейнкопф часто сопровождал хорошо одетый человек неопределенного возраста, с глазами алкоголика или наркомана. Он водил за собой на ремешке огромного дога, похожего на знаменитую собаку Баскервилей, которая так ярко описана Койан-Дойлем.
Звали этого человека Альфред Розенталь, он занимал пост секретаря консульства. Однако знакомые чекисты уверяли, что он – никакой не Розенталь, а принявший германское подданство бывший белогвардейский штабс-капитан Розенберг.
Вся эта троица, видимо, не была особенно обременена делами государства, которое она представляла, так как с утра и до вечера толкалась в магазинах.
Однажды я поинтересовался у приятеля из ГПУ, что покупают у нас эти иностранцы, которые довольно сносно владели русским языком.
– Меха покупают, – ответил приятель. – Мягкой рухлядью увлекаются. Сибирь!.. Купят здесь за червонец, а у себя в Германии десять сдерут.
– Значит, спекуляция?
– Ну, нельзя все мерить нашими мерками. Нам известно только, что этот самый бывший колчаковский Розенталь то и дело путешествует в Берлин с багажом.
Как-то меня вызвал начальник.
– Есть у тебя партикулярное платье? Костюм приличный?
– Нет, Викентий Юзефович. Не шибко приличный есть: по третьему году…
– Черт вас знает, куда вы жалованье деваете! Вот, видишь, понадобился костюм, а у тебя и нет.
– Семья же, Викентий Юзефович…
– У всех семья! Ступай к коменданту, пусть подберет подходящее в гардеробной. Два костюма.
– А второй для кого?
Кравчик мгновенно вскипел. Была у него такая способность – бурлить, как самовар, но и быстро остывать, как дорожный чайник.
– Кому, кому… Конюху Дормидонту! На мой рост нужен костюм, понятно? – И добавил уже миролюбиво: – Ты ведь, кажется, языки изучаешь?
– Да, немецкий и французский.
– Можешь что-нибудь по-немецки?
– Что-нибудь могу.
– Фразу связать можешь? Ну, скажем: «Разрешите вас заверить, что будут приняты все меры к розыску похищенного…» Можешь это?
– Не смогу. Могу «гутен таг» или «гутен абенд». А можно узнать, товарищ начальник, для чего это требуется?
– Германского консула обокрали. Международный скандал!
Моего сомнительного знания немецкого языка и не потребовалось.
Мы сидели в консульском кабинете и беседовали по-русски, причем герр Клейнкопф применял по адресу похитителей довольно энергичные выражения.
Выяснилось следующее.
Консул самолично приобрел соболиную подборку, уплатив за нее солидную сумму.
– Я пиль намерен стелать фрау Эльвира шупу, – пояснял консул. – Такой редкий покупка и – пошалюста!..