Векша

Гульба многолюдная, пышная. И хотя Векше тоже и весело, и мило на вольной волюшке, среди людей родных, в Киеве любимом, не пьет он княжеских медов и браг, на угощения и не взглянет, а все бродит среди киевлян, в лица их пристально вглядывается, ищет кого-то.

Но разве легко найти тут, в этом водовороте, где смешалось столько горожан и ратных людей, сколько зернышек в маковке.

И все же нашел! Увидел хмельного Путяту, кинулся к нему, обнял крепко, медведь бы не выдержал таких объятий, целует на радостях.

Путята остолбенел, уставился на Векшу.

- Перун меня побей, ты это или только призрак твой?..

- Разве же призрак на люди показывается? - тряс Векша Путяту.- Очнись! Скажи: все живы-здоровы?..

- Погоди-ко, дай опомниться, - хлопал глазами Путята.- Так это в самом деле ты, Векша?.. Братик мой!.. А я тебя иска-а-ал... Когда ты меня у печенега отбил, побежал я за мечом. Схватил да мигом тебе на помощь, хотел тебя вызволить. Я туда, я сюда, а от тебя и следа не осталось... Так где же ты был?..

- Потом об этом. Скорее говори: все живы?

- Живы, живы... Куделя снова в Царьград подался. Хотел еще раз меня с собой взять, но я заупрямился, сказал: "Не поплыву больше, хоть голову сними!.." Служу дома, у того же Кудели... А у тебя, гляди-ко, и усы отросли! Осунулся только и почернел с лица...

- О моих не слыхал?..

- Как же, как же, слыхал! Живы они! А ты боялся... Куделя обходит теперь десятой дорогой твою весь и мне заказал навещать... Просился - не позволил. Зато стрельник не забывает. Он к отцу твоему ездил не раз. Вот и недавно был. Помог недоимки уплатить. Рассказывал - старики тоскуют очень. Считают, что ты погиб. Тем летом, как ты в полон попал, кто-то там передал Куделе о тебе весть, а больше вестей не было. Решили: погиб. Одна Яна твоя тому не верит, истоптала ходаки, бегая, всех расспрашивая. О, у нее верности не меньше, чем красоты!..

- Будь же ты счастлив за радость эту! - от всего сердца воскликнул Векша.

- Так, может, и по ковшику меду перехватим за нашу встречу? Вон там угощают всех, кто хочет. Князь печенегов в степи прогнал. Говорят, хотели тишком напасть, но какой-то беглец из Греччины загодя сообщил. Ты не слышал об этом?

- Да слышал.. - улыбнулся Векша.

- Ну, так пойдем.

- Не могу, друг. Завтра встретимся. Бывай! - И исчез в толпе.

Сияет свет в тереме Игоревом. По всем углам светильники горят, во дворе, на воротах, в проходах факелы пылают. На пир победный собрались бояре, дружинники знатные Киева стольного.

Прибыли гости и из ближних земель - Переяславской, Черниговской, Древлянской. Сидят они, разряженные, на скамьях длинных, коврами устланных, вокруг столов дубовых, яствами, напитками заставленных, ждут слова хозяина мудрого.

И Векша там на краешке скамьи примостился. Но неохотно как-то поднялся со своего места Игорь... Бросил взгляд на Векшу, хмуро на гостей глянул, изрек:

- Сказать вам, мужи мои верные, радоваться нам нечему. Отцы, деды наши воздвигали славу Руси, а мы, лишь богам благодаря, от пастухов полуголых едва спаслись. Ворвись печенеги внезапно в Киев, мог бы он в руины и пепел превратиться... А говорил же я вам не раз: оставаться ли Руси здесь, - указал на помост десницей, - а потом и на солнце-поле снова выйти к морю Синему или на срам наш в трясины и болота древлянские да кривицкие назад отступать и осесть там печерицами? Пути-дороги водой и долами в земли чужинские за свои считать или, может, дань за них до скончания века платить кагану поганому? Будет ли Царев град и впредь словом-клятвой пренебрегать или, может, мечи наши вынудят его уважать то слово?.. Но прежде надобно забыть и ныне и присно вражду и усобицу в доме своем, зажить мирно, в согласии, как живут зерна в колосе едином. Тогда-то сможем соединить силы наши, как Днепр-Славутич реки соединил! И как ему, Днепру могучему, не страшны теперь ни поля знойные полуденные, ни пороги-горы каменные, так и нам тогда сокупно не страшен будет ни один ворог. Воистину же сказано: одно дерево буря легко свалит, а леса буйного вовек не одолеет... Помыслим же о том, мужи мои лучшие, а там и совет будем держать!

Замолк Игорь, стоит, обводит глазами гостей. Все сидят недвижно, головы опустив.

- Поднимем же эти чаши, - взял князь со стола серебряную чашу, за ним взяли свои чаши гости, - за богов наших добрых, за землю Русскую со стольным Киев-градом!

Зазвенели чаши, задрожал терем от возгласов громких. Пили еще за Игоря, за князей сиверского, переяславского, древлянского. А когда захмелели все, привели отроки в терем старого-престарого седого гусляра, усадили на почетное место, чтобы всем было видно, было слышно его. Пробежал гусляр пальцами по струнам звучным, начал неторопливо сказывать, басовитым напевом наговаривать давнюю полянскую думу-сказку про лес и поле, про их извечную вражду.

Векша слушает думу-сказку, и лес ему Русью представляется, а поле дикое ордой хищною печенежскою.

Когда закончил гусляр, снова поднялся Игорь-князь, молвил: