Вектор

Каждая мышца тела перенапряжена, и кажется, что я состою не из плоти и крови, а из твердой породы, ощущая сложность движений не из-за боли, а из-за тяжести веса. Руки словно имеют собственную волю и, игнорируя технику безопасности, выполняют свой долг как в последний раз. Левой рукой я прижимаю тело зубастого, но слепого монстра к стене, а правой исполняю роль палача, сжимая пальцами кусок острого железа и заставляя тварь распрощаться с главной частью тела – головой, ведь лишение остальных четырех конечностей не дало справедливости восторжествовать. Слух улавливает приближение новоиспеченных свидетелей преступления, соучастниками которого они станут в ту же секунду, как появятся в поле зрения, и понесут ту же участь, что и виновный. В темноте смотреть не на что, и она лишает смысла держать глаза открытыми, ибо разницы нет. Вокруг кровь, я чувствую ее на себе так, словно меня облили из ведра, и продолжаю ощущать ее теплые брызги в лицо от каждого удара, пока не слышу, как голова жертвы упала на пол, пополнив коллекцию братской могилы. Через пару секунд я сажусь на отпущенное рукой тело, занявшее последнее свободное место на полу, в нескольких метрах вокруг.

Склонив голову и вытянув руки вперед, ладонями кверху, чтобы не свело мышцы окончательно, слегка пошатываясь, я пытаюсь вспомнить, сколько дней я циркулирую по этим коридорам, среди темноты и тех, кто пытается меня убить, а в итоге лишь пополняя счет жертв. Неужели я теряю память – или же моя суть стала настолько простой, что моторные действия по выживанию просто не остаются в памяти, ведь балом правят инстинкты, а не ум или рассудительность. Тогда почему сейчас я пытаюсь анализировать, пытаюсь думать, пытаюсь вспомнить? Возможно, это закономерное действие, ведь убивать за долгое время пока некого, а возможно, это мимолетный всплеск, и, если я не выберусь отсюда, частота пробуждения из анархии будет уменьшаться, пока не исчезнет вовсе, оставив лишь оголенные инстинкты. Я даже не помню, когда в последний раз видел представителя отколовшегося характера, соблюдающего иерархию, – и это всерьез заставляет задуматься, о том, могли ли они быть стерты, дабы освободить место для новой памяти, либо это я покинул их, оставив бразды правления, а сам, заплутав в подземелье без выхода, вновь доказываю согласие с наставлениями Наоми.

Ужасный запах не дает долго сидеть на месте, а постоянно появляющийся шорох и скрип где-то поблизости добродушно напоминают, что война еще не окончена. Я поднимаюсь на ощупь и иду куда-то вперед, постоянно спотыкаясь о тела, иногда поскальзываясь на свежей крови и раздавливая более слабые куски плоти. Темно настолько, что я не понимаю, закрыты глаза у меня или нет, из-за чего приходится проверить это руками, и, коснувшись лица, я ощущаю, что нет ни одного чистого места. Все в крови и мелких царапинах или в какой-то вязкой массе, и нет, глаза не закрыты – просто вокруг больше нет света.

Я слышу, как что-то бегает вокруг меня, и, стараясь реагировать быстро, направляя оружие на вытянутой руке в сторону звука, я, наверное, продлеваю себе жизнь. Хотя происходит это недолго, и вот уже что-то толкает меня в спину, от чего я падаю лицом на пол. Не успел я даже встать, как за правое плечо меня хватает некая тварь и, не прокусывая плоть, тащит меня куда-то, наплевав на любое мертвое препятствие на пути. Несколько секунд – и кажется, что я уже далеко, но после множества ударов по ее морде лезвием, разрезающим плоть, которые я наносил на ощупь, тварь отпустила меня.

Мы лежим на полу, я чувствую последние вздохи этого существа на своем лице и слышу стоны мольбы. Словно некое испытание – кто больше вдохнет едкого воздуха, от которого вот-вот стошнит, но если я не успею перевернуться, то просто захлебнусь. Я слышу, как дыхание существа уменьшается, все тише и реже его легкие справляются с работой, и жизнь медленно уходит, отчего мне остается лишь продолжить путь.

На ощупь я поднимаюсь, пытаясь сориентироваться в пространстве, и главная проблема в том, что я совсем не понимаю окружения, так как темнота везде одинакова. Меня тошнит, и половина этого выливается прямо на меня, а запах так отвратителен, что, кажется, из-за этого меня и тошнит снова. То ли это кровь, то ли это просто отравление от здешней еды, но после опустошения желудка меня настигает безумный животный голод. Снова натыкаюсь на недавно умершее тело и, нащупав приличный кусок еще теплой плоти, прямо зубами вцепляюсь в него и откусываю куски. Пока на меня не напали, нужно насытиться. У меня нет огнестрельного оружия, все болит, сердце, кажется, скоро остановится – и я займу место среди нынешней фауны живых организмов. Тело еще не остыло, мясо теплое, а кровь, которая не вся вытекла через раны, позволяет пополнить и жидкость в теле.