Вектор атаки

– Что еще любопытно, – сказал Муравский с воодушевлением. – Ведь они, сукины дети… да не буду я понят буквально… особо и не таятся, и способностей своих не скрывают, как поступил бы на их месте всякий уважающий себя инопланетный монстр. Хотя, следует признать, и не афишируют. Харон вел уединенный образ жизни в местечке, где полно людей с явными признаками альтернативной одаренности, но, однако же, никому, если верить доктору Спренгпортену, в экстренной психотерапевтической помощи не отказывал. Дези Вифстранд спокойно трудится в престижном медицинском центре, в самом центре европейской столицы, ничьего внимания своими явно запредельными дарованиями не стяжая. И это все происходит на скромном пятачке Скандинавии! Можно себе представить, какой паноптикум таится на просторах Африки или, там, Южной Америки, где наши суперангелиды могут свободно ходить толпами, и никто не обратит на них неравнодушного внимания. Кратов, что происходит? Нас что, это совсем не должно пугать?

– А что нас в этой ситуации должно пугать? – рассеянно спросил Кратов.

– Ну как же! Какие-то мутные пришельцы ведут себя в нашем родном мире, как у себя дома… хорошо еще, не как слоны в посудной лавке… но ведь это до поры до времени, пока они не вошли во вкус собственной безнаказанности. Они экспериментируют с нашим генофондом. Они ломают жизни нашим детям.

– Не преувеличивай. Ледяная Дези выглядит вполне жизнерадостно и не испытывает никаких неудобств от своего происхождения.

– Не преуменьшай, да не преуменьшен будешь, – возразил Муравский. – Харон был одинок, и мы никогда не узнаем, отчего он умер. Кардиогенный шок… могли бы придумать что-то более правдоподобное. Быть может, от одиночества. Или от болезни, которой подвержены ангелиды его генезиса, все без исключений… то есть в единственном экземпляре.

– У Харона и Дези, если ты не уловил, общий генезис.

– Во-первых, это значит, что твоя внешне благополучная прелестница находится в зоне риска. А во-вторых, мы можем лишь строить догадки по поводу общности их с Хароном генезиса, опираясь на мнение доктора Спренгпортена. Которого могли ввести в заблуждение эти горе-экспериментаторы. Или он мог вводить в заблуждение нас, вступив с ними в сговор. Удавалось же это ему раньше, на протяжении десятков лет, да еще и в союзе с коллегами!

– Согласись, что делал он это из лучших побуждений.

– Ну да, благие намерения. Hell is paved with good intentions[12]. И ни разу не крикнул своим работодателям в лицо… или что там у них в передней части головы… мол, что же вы, паскудники, творите! Ведь это же живые люди, живые судьбы!

– Вряд ли это возымело бы на них какое-то действие. Нашли бы другого, посговорчивее. А так он хотя бы в какой-то мере мог держать ситуацию под контролем.

– Вообще-то ему следовало сразу обратиться к нам. Или, на худой конец, к твоему другу Носову… в представляемые им структуры.

– Он мог не знать о существовании таких структур, – сказал Кратов уклончиво.

– Или упомянутые структуры были осведомлены, находились с ним в тесном контакте… но не сочли необходимым посвящать тебя в подробности.

– Тебя послушать, так в Департаменте оборонных проектов собрались отпетые социопаты.

– Ты знаешь мое к ним отношение. И мое отношение к твоим контактам с ними.

– Быть может, я тоже пытаюсь таким образом держать ситуацию под контролем. – Он спокойно выдержал иронический взгляд Муравского. – Не питай на мой счет иллюзий. Мне это нравится не больше твоего. С каждым новым открытием. Ангелиды… генетическая экспансия… джентльмены в темных одеждах и с депрессивным эмоциональным фоном… Я пока что формирую свое отношение к этой проблеме. А уж как сформирую, никому мало не покажется.

– Я в тебя верю, – сказал Муравский, усмехаясь. – Кстати, ты уверен, что твой мальчик… Северин Морозов… не ангелид?

– Он эхайн чистейших кровей и наверняка с такой серьезной родословной, какая не снилась никому из наших действующих монархов. А согласно принятому научным сообществом определению, ангелиды – это потомки человека и родителя неустановленного ксенобиологического этноса. Даже Ольга Лескина не является ангелидом – потому что мы знаем, кто оба ее родителя. В ведомстве, к которому ты питаешь трогательную антипатию, ее называют «неакромми».

– Все лучше, чем «людайн», – проворчал Муравский, – или, там, «гомайн», как у нас пытались внедрить в активный лексикон отдельные умники.

– Нужно было обратиться к Лив Беринг, – сказал Кратов. – Уж она у нас мастер в сфере словотворчества.

– Женщина-ксенолог! – фыркнул Муравский. – Мог ли я подумать, что доживу до этого дня?

– Шовинист, – сказал Кратов с укоризной. – Сексист. Как бы тебя еще обозвать… Даже у эхайнов есть женщины-ксенологи! Чем тебе не по нраву наша Лив? Умница, красавица…

– Не такая уж и красавица. И не такая уж умница.

– Ты просто завидуешь. Не то ей – за то, что она умная и, в отличие от вас, весьма привлекательная, не то ее мужчине. За то, что у него есть она.