Вектор ненависти

В назначенное время он прохаживался по периметру условленного скверика, поджидая опаздывавшего Виктора. Лёгкий декабрьский морозец бодрил, но порывистый ветер, нападая с разных сторон, пытался пробраться под одежду, нащупывал, где она потоньше. Солнце слепило, и тень лежала на снегу, словно нарисованная углём на бумаге. Появился Виктор, продрогший, в дублёнке с поднятым воротом, в шлемоподобном малахае, и искренне извинился за опоздание:

– Работы – не продохнуть. А у тебя как жизнь?

– Потихоньку.

– Слушай, места для тебя пока нет, но я помню, ты не волнуйся. Надо подождать, так сразу ничего не бывает.

– Я понимаю, спасибо. Только я не насчёт места. Я хочу с тобой поговорить про… рефераты.

– Какие рефераты?

– Про мой исторический кружок. Ребята сдали мне работы на проверку…

– Ну и отлично. Проверяй, – выдохнул Виктор, приплясывая от холода.

– Да, но тут есть один момент, который меня смущает. Помнишь, ты говорил, что народовольцы сейчас популярны?

– Нет, скорее – актуальны. А что?

– Мои, как ты говоришь, архаровцы выбрали народовольцев. Один – Перовскую, другой – Фигнер, третий – Засулич. Прямо пары для мазурки…

– Пубертатный период, да?

– Меня другое волнует, – Вяльцев поёжился, не то от холода, не то – вправду – от волнения, и продолжал: – Почему их вообще в эту область повело? Есть же Отечественная война, декабристы, Крымская война. Русско-турецкая война, наконец. Двое сперва Кутузова не могли поделить, а назавтра приходят – и берут Фигнер и Засулич.

– А что тебя удивляет?

– Их выбор удивляет. Ты мог бы это объяснить?

– Ну, вот тебе простейшее объяснение, – Виктор неожиданно заговорил медленно. – Нашли готовые рефераты.

– В точку, Виктор! Вся троица принесла чужие рефераты. Я совершенно уверен, что писали не они. Я уверен в этом!

– Вот тебе и объяснение.

– Нет, погоди. Про тех же декабристов написанных рефератов куда больше, про генералов 12 года – тоже. Вот, ты про моду говорил, про Че Гевару.

– Это не мода, это тренд. Тенденция.

– Расскажи мне об этом, – неуверенно попросил Вяльцев.

Грузинов вдруг заговорил быстро, возбуждённо:

– Рассказать? Изволь. Тебе когда-нибудь хотелось пристрелить облечённую властью гниду? Жирную, самодовольную, нагадившую тебе гниду, а? Хотелось? Направить на неё револьвер, нажать курок – раз, другой, третий. И чтобы не сразу пристрелить. Чтобы эта гнида помучилась, покорчилась. Раз, другой, третий, с наслаждением на гашетку давить. Хотелось когда-нибудь? Мне – да. И не однажды. И тебе хотелось. А скажешь: «Нет», – не поверю. Вспомни того на КДН. И вот так – каждому. Каждому!

Вяльцев оторопело уставился на Грузинова, в тот всё строчил да строчил:

– Россия движется к новой революции. Медленно, неуклонно движется. Ты и сам обязан понимать. Ты же историк, ты же различаешь предпосылки, противоречия, ты же разбираешься, что к чему и зачем. А народ, массы действуют бессознательно. Стихия. Её не остановишь. Особенно молодёжь, которая теперь взрослеет раньше, чем пару веков назад. Новая революция начнётся в школе. Ладно, бывай. Меня дела ждут, – он хлопнул Вяльцева по плечу, развернулся и зашагал прочь, и снег под его подошвами скрипел так громко, будто хрустели не снежинки, а кости.

Глава 16

Вяльцев долго смотрел вслед приятелю, смотрел и после того, когда тот свернул за угол. Отповедь приятеля ухала в голове, ухала, словно молот, забивающий вековечные сваи в человеческое сознание. Лишь когда начал коченеть нос и заломило скулы, Вяльцев задвигался, растёр лицо и побрёл прочь.

Правота Грузинова была очевидной и… недопустимой. Не только мысль «Прибил бы!», но и желание её осуществить не раз возникали у Вяльцева в отношении заносчивого районного начальства. А доведись ему общаться с чиновницами от образования столь же часто, как Удальцовой, Вяльцев, возможно, и не сдержался бы. На лице Виктории Дмитриевны порой мелькали антибюрократические гримасы, и в такие минуты Вяльцев искренне сочувствовал ей. Однако никого убивать он бы не стал. В школе в районному начальству относились, как к злой собаке на цепи: не пугаясь лая, обходили на безопасном расстоянии.

Впрочем, выпады Грузинова против власти не были Вяльцеву в новинку: они звучали во всех бунтарских призывах всех переломных эпох, незначительно различаясь лишь национальными модуляциями. Так действовали все революционные вожди, подчиняя себе ограниченные умы соратников, уже готовых к действию. Но Вяльцева волновало другое: почему он услышал подобное от своего приятеля, Виктора?

И чем дольше учитель думал об этом по дороге домой, тем больше ему казалось, что вспышка Виктора – обычный выплеск эмоций. В простое объяснение проще всего поверить. Человек устал, заработался, а тут ещё к нему пристают со всякими глупостями. В конце концов, Виктор – не Удальцова, ему перед Вяльцевым сдерживаться ни к чему. И, кстати, правильно. В критическом взгляде на мир всегда есть доля цинизма. Порой нужно уметь называть вещи своими именами, находить в себе смелость для этого. «Иногда хочется убивать чиновников, – на ходу вслух произнёс Вяльцев. – Иногда – хочется».