Веледар

— А тебе и не надо. Сила моя уже в заговор вложена. Тебе только закрепить его осталось. Это как бочка со смолой: лучину поднесешь, она и заполыхает.

— А чего ж ты сама не сделаешь?

— Потому что я, Ваня, пойду добывать то, что простому смертному уж точно в руки не дастся. Это мой единственный шанс брата спасти, которого Демира приворожила. Но и твое дело на реке важное, не оплошай.

— Не оплошаю, — парень снова сжал губы. — Я только одного не понимаю…

— Чего же?

— Ты у нее отнимешь все, что она украла, а дальше что? Демира снова за свое возьмется, даже если из города бежит…

— Не возьмется. Я об этом позабочусь.

— Убьешь ее? — шепнул парень робко.

— Вот еще, руки марать. Скоро сам все увидишь. А сейчас нам пора, времени мало. Поспеши. Встретимся здесь же, как условились.

Иван серьезно кивнул и поддал пятками в лошадиные бока, поехал вдоль леса, постепенно переходя в галоп. А я спешилась со своего навьюченного коня, погладила его морду и стала стреноживать.

В самую короткую ночь в году солнце будто бы до конца и не закатывалось, алея бледным заревом на горизонте, а оттого ночь была светла и тепла. Вот только в лесу царил мрак, хоть глаз коли, и даже лучину или свечу зажигать было не положено, так что я шла почти на ощупь. Впрочем, скоро глаза попривыкли, и стало легче…

Разное люди болтали, выдумывали, будто оправдываясь перед кем-то: и что отправляться надо в самую глухую чащу, чтоб лая деревенских псов не слышать; и что случается это раз в сто лет, так что удача нужна большая; и что идти обязательно босиком надо, а то и вовсе голым; и что сделать это может только парень молодой… А дело было в том, что не давалось людям это чудо, ибо они силы нужной не имели, да и помыслами часто были нечисты. Так учила меня мать.

Испросив благословения хозяина у ближайшего пня, я двинулась вглубь леса, который жил и звучал, несмотря на безветренную погоду. Изредка похрустывали ветки над моей головой, шуршали в траве лесные мыши, переговаривались, словно глиняные свистульки, неясыти. Воздух был напоен влажной прохладой, и волосы мои, распущенные по плечам, быстро потяжелели.

Наконец на пути моем оказался овраг, со дна которого доносилось хрустальное журчание лесного ручья. Я стала спускаться медленно, осторожно, лишь изредка оскальзываясь на крутом склоне. Поперек оврага, как мост над ручьем, лежало поваленное дерево, гнило и светилось мягко, позволяя увидеть то, что я искала…

Кочедыжник[13] за неполный летний месяц успел разрастись, и теперь листьями своими, словно орлиными крыльями, нависал над влажной землей.

Я остановилась, сняла с пояса сумку и свой кинжал достала, а затем уселась прямо в иглишник и принялась лезвием почву вокруг себя вспахивать, рисуя защиту. Пока срывать стану, уязвима буду для лесных духов, которые тоже не прочь этим чудом завладеть, да руки коротки…

Через чащу я спешила, как могла, а теперь время будто нарочно тянуться стало. Может, так кажется, а может и леший балует… Надо было на деле сосредоточиться, а я все о наемнике думала… Вспоминала, как он последний раз руки моей касался, и тыльную сторону ладони начинало жечь. И кто бы мог подумать, что я скучать по его трепу буду, хотя и полдня не прошло, как одна осталась. С тех пор, как он спас меня из лап разбойника, я смутно ощущала некую защищенность, когда он рядом был, а когда не был… Казалось, будто с тела холодной ночью одеяло стащили, и хочется вернуть его, но только плечи руками обхватываешь, чтобы сохранить толику былого тепла и уюта.

Усмехнувшись собственным мыслям, я устремила свой взгляд на заросли кочедыжника и замерла…

Пришла долгожданная полночь, и ночной воздух над узорчатыми листьями растения помутнел на фоне светящейся гнилушки, будто я слюдяную пластину к глазам поднесла и сквозь нее глядела.

Сердце забилось тревожно-радостно, и я выдохнула сквозь сжатые зубы, чтобы успокоиться, чтобы руки не дрожали. Пламя родилось на моей ладони, грея кожу, затрепетало, но быстро выровнялось, разгоняя окружающий мрак. Не моргая, я повела рукой над кочедыжником, приговаривая:

— Земля-мать, благослови меня травы брать.

Раз повела, второй, и пламя стекло по моей руке, зависая над растением, переливаясь, играя, а потом прямо над зеленью листьев сформировалось в цветок невиданной красоты: лепестки — языки ласкового огня…

Цветет кочедыжник каждый год в день летнего солнцестояния. Но цветет не в нашем мире. Найти его можно только огнем, взять — только водой, а подчинить — чистыми помыслами.

Я нащупала кинжал, лежащий на коленях, рассекла ладонь. Теплая кровь заструилась по запястью, пачкая рукав платья.

— Кровь-водица, цветку напиться…

Я потянулась к цветку, нежно сжала невесомые лепестки, замерла… И понесла к себе, к груди прижимая волшебное пламя.

Привычные звуки в лесу пропали, как растворились, а на смену им пришли другие: вой, рев, плач, клацанье зубов. Лесные духи чуяли добычу, бушевали, ярились, тянули жадные лапы и когти.