После этого была только ночь — он закрывал глаза, и, кладя руку на медальон, просил: "Господи, ну где же она, где наша девочка?". Он не видел перед собой ничего — только непроницаемую темноту.
Он очнулся от мягкого прикосновения руки к своему плечу. Высокий, изящный, мужчина лет пятидесяти, в скромной, темной одежде, взглянул на него прозрачными, серыми глазами. Улыбнувшись, он протянул Степану бархатную кипу.
— Я не еврей, — сказал Степан на своем несмелом, выученном от Альфази ладино.
— Спасибо, — он вытер лицо, и мужчина утвердительно сказал: "Вам надо поесть, отдохнуть и найти место для ночлега. Пойдемте".
— Я не еврей, — повторил Степан. Он увидел, как улыбаются глаза незнакомца. "Все равно пойдемте, — коротко велел тот.
— Мне надо найти одного человека, — сказал Степан, когда они, молча, поднимались по каменным ступеням в Еврейском квартале. "Его зовут Исаак Судаков".
— Это я, — ничуть не удивившись, сказал мужчина. Он распахнул деревянную дверь, что вела в чистый, прибранный двор маленького дома. "Сейчас я вас накормлю, и вы мне все расскажете. Вас как зовут?"
— Стефан, — вздохнул мужчина, и, неизвестно зачем, добавил, по-русски: "Степан".
— Ну и хорошо, — Судаков повернулся к нему, и Степан застыл на пороге дома: "Откуда вы…"
— В моей семье всегда говорили по-русски, — усмехнулся Судаков. Обведя глазами кухню, он добавил: "Уже двести лет".
— Вот, — он отодвинул скамью, — садитесь, сейчас я накрою на стол, а вы отдыхайте.
Над очагом побулькивал котелок. Судаков улыбнулся: "Вот, и суп у нас есть, и мясо. Хлеб свежий. Вина хотите? Я вам согрею".
— Я ему никто, — подумал Степан. "Он меня сегодня в первый раз увидел".
Судаков вымыл руки над медным тазом, и, пробормотав что-то себе под нос, стал разливать суп. "Я тоже поем, — сказал он смешливо, — не один вы проголодались. Хлеб берите, у нас хороший пекарь, к нему весь квартал ходит".
— У него горе, — сказал себе Судаков, глядя в запавшие, усталые глаза. "Господи, бедный, это он так выглядит — на тридцать, а то и больше. Он ведь еще юноша совсем. Мальчик. Большое горе, — он прислушался и вздохнул: "И совсем недавно случилось".
— Вы вот что, — Судаков, убрал со стола грязную посуду, — мы с вами завтра поговорим, Степан. Я вас отведу в ешиву, где преподаю. У нас там есть место для ночлега. Ложитесь и спите, прямо сейчас, а то на вас лица нет.
Мужчина посмотрел на него: "Я же не еврей, наверное, нельзя…"
Судаков пожал плечами и, рассмеявшись, чуть прикрыл веки: "Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши".
— Это об Аврааме и ангелах, — Степан посмотрел в серые глаза мужчины. "Я помню".
— Ну вот, — Судаков поднялся, — праотец не спрашивал — кто к нему пришел. А вы помните, — он внезапно остановился, с плащом в руках, — куда потом направились ангелы?
— Разрушать Сдом, — Степан тоже встал: "Авраам просил у Бога за жителей города, и Господь сказал: "Ради десяти не истреблю. Десяти праведников".
— Ну вот, — Судаков стал одеваться. Взглянув на блеск сапфиров, он, весело, заметил: "Я же не знаю, куда вы потом собираетесь, Степан. А привечать незнакомца — это наша заповедь. Саблю свою можете оставить тут. У меня в кабинете, ее никто не тронет. Наверх и направо, первая дверь. Я вас во дворе подожду".
Степан проводил его глазами и поднялся наверх — в маленькой, простой комнате стоял деревянный стол с раскрытой на нем огромной, в старом переплете книгой. Рядом лежала рукопись, и десятки, сотни таких же книг были расставлены на полках, вдоль беленых стен.
Он осторожно положил саблю на старую, придвинутую к столу скамью и, заглянув в книгу, вздрогнул — со страницы на него смотрели те же странные, будто детский рисунок, значки, что были нарисованы на его амулете. "Я ничего не знаю, — понял Степан. "Ничего, ничего не знаю. А мне надо найти дочь, у нее никого нет, кроме меня. Ханеле, — он вздохнул и повторил: "Ничего не знаю".
Судаков стоял во дворе, разговаривая с высокой, стройной девушкой. Степан посмотрел на ее кудрявые, черные, спускающиеся на спину волосы, на чуть влажный от растаявшего снега подол скромного платья и сказал: "Я готов".
— Это моя дочь, Лея, она тоже говорит по-русски, — улыбнулся Судаков.
Девушка повернулась. Чуть покраснев, опустив черносмородиновые глаза, она взяла отца за руку: "Папа, этот человек спас господина Альфази, в пустыне, когда на их караван напали бедуины. С господином Альфази все хорошо, приходил врач, сказал, что это — простуда, ему надо отлежаться. Спасибо вам, — она взглянула на Степана. "Вы, идите, отдыхайте, устали ведь".